КИПРЕЙ * * * Я в воде не тону И в огне не сгораю. Три аршина в длину И аршин в ширину — Мера площади рая. Но не всем суждена Столь просторная площадь: Для последнего сна Нам могил глубина Замерялась на ощупь. И, теснясь в темноте, Как теснились живыми, Здесь легли в наготе Те, кто жил в нищете, Потеряв даже имя. Улеглись мертвецы, Не рыдая, не ссорясь. Дураки, мудрецы, Сыновья и отцы, Позабыв свою горесть. Их дворец был тесней Этой братской могилы, Холодней и темней. Только даже и в ней Разогнуться нет силы. В настоящем гробу Я воскрес бы от счастья, Но неволить судьбу Не имею я власти. ЖЕЛАНИЕ
Я хотел бы так немного! Я хотел бы быть обрубком, Человеческим обрубком… Отмороженные руки, Отмороженные ноги… Жить бы стало очень смело Укороченное тело. Я б собрал слюну во рту, Я бы плюнул в красоту, В омерзительную рожу. На ее подобье Божье Не молился б человек, Помнящий лицо калек… * * * По нашей бестолковости, Окроме «Боже мой», Ни совести, ни повести Не вывезешь домой. * * * Луна качает море. Прилив. Отлив… Качает наше горе На лодке рифм. Я рифмами обманут И потому спасен, Качаются лиманы, И душен сон. СТАНСЫ Я — гость, я — твой знакомый. Все это бред, мираж, Что я в семье и дома, И горький случай наш Одна из краж со взломом, Распространенных краж. Мы оба невиновны, Хотя бы потому, Что кодекс уголовный Здесь явно ни к чему. Здесь приговор условный Не сердцу, но уму. Ведь сердцу в наказанье На землю послан я. На что ему сказанья Таежного житья? Когда в его вниманье Совсем не та семья. Клеймил событья быта От века ювелир. Известен и испытан Поддельный этот мир. Хранят бессмертье пыток Приличия квартир. И будто некой Плевной Звучит рассказ простой О боли задушевной, Вчера пережитой — Невысказанной, гневной И кровью налитой. И это все не ново. И дышит день любой, Живет любое слово Рылеевской судьбой. Под крики «вешать снова» Умрет само собой. И нет ему пощады, И в шуме площадном Не ждет оно награды И молит об одном, Чтоб жизнь дожить как надо В просторе ледяном. Ценя чужие мненья, Как мненья лиц чужих, Я полон уваженья К житейской силе их, Всю горечь пораженья Изведав в этот миг. И я скажу, пугая Ночные зеркала: Любовь моя — другая, Иной и не была. Она, как жизнь, — нагая И — точно из стекла. Она — звенящей стали Сухая полоса. Ее калили дали, Ущелья и леса Такой ее не ждали, Не веря в чудеса. Какую ж нужно ловкость И качество ума, Испытывая ковкость, Железа не сломать. В твоем чаду московском Ты знаешь ли сама? Не трогай пятен крови, И ран не береди, И ночь над изголовьем Напрасно не сиди. * * * Забралась высоко в горы Вьюга нынешней зимой, Научила разговору Синий снег глухонемой. Вот рассказы так рассказы — За десяток, верно, лет В небо высыпаны сразу, Замутили белый свет. Будто там живые души Подгоняют снегопад И свистят мне прямо в уши И глаза мои слепят. Все, что умерло и скрыто Снегом, камнем, высотой, Оживленно и открыто Вновь беседует со мной. Шепчет мне свои признанья И покойников мечты. Бьют в лицо воспоминанья — Откровенья нищеты. Что ты видишь, что ты слышишь, Путевой товарищ мой? Отчего так часто дышишь И торопишься домой? |
