Белое небо. Белые снега.

Ходит по ущельям девочка-пурга.

Босая, оступается, камни шевеля,

Под ее ногами горбится земля.

Девочка-растрепа, красавица моя,

Ты — моя родина, ты — моя семья.

Лесами ты проходишь — и гнутся леса,

На небо ты глядишь — и дрожат небеса,

Долго ль заблудиться мне в белых камнях,

Возьми меня за руку и выведи меня

На тихие, зеленые, теплые луга,

Девочка-растрепа, красавица пурга!

В болотах стелются туманы,

И сердце бьется все сильней,

И знаки ночи долгожданной

Все громогласней, все видней.

Мне все дневные проволочки

Так очевидно нелегки.

Я кое-как дойду до точки,

До красной, стало быть, строки.

Меняют вещи цвет и форму,

И в новой сущности своей

Они не так уже бесспорны,

Как в свете слишком ярких дней.

Ведь одиночества отрада

Не ощущенье мертвеца,

Оно — моя Робинзонада

Без милосердного конца.

Так после кораблекрушенья,

С самим собой наедине

Находят счастье и решенье

Во всем довериться волне.

Но, вспоминая ежечасно

Свой каменистый путь земной,

Роптавший в горести напрасно

Не соглашается со мной.

Сломав и смяв цветы

Своим тяжелым телом,

В лесу свалился ты

Таким осиротелым,

Что некий грозный зверь

Открыл свою берлогу

И каменную дверь

Приотвалил немного.

Но что тебе зверья

Наивные угрозы,

Ему — печаль твоя,

Твои скупые слезы?

Вы явно — в двух мирах,

И каждый — сам собою.

Не волен рабий страх

Сегодня над тобою…

Как будто маятник огромный

Раскачивается вода.

Но скал моих — сухих и темных —

Не достигает никогда.

Давно изучены границы

Морских угроз, морских страстей,

И волн горбатых вереницы

Пугать способны лишь детей.

Валы, как тигры в зоосаде,

Летят прыжком на парапет.

И вниз срываются в досаде,

И оставляют пенный след.

И луч, как нож, с кормы баркаса

Разрежет небо пополам.

И тучи, точно туши мяса,

По всем навалены углам.

И берега закатом тусклым

Не обозначены еще.

И труп какого-то моллюска

Багровым светом освещен…

Ты упадешь на снег в метель,

Как на пуховую постель,

Взметенную погромом.

И ты заплачешь обо мне,

Отворотясь лицом к стене

Бревенчатого дома.

И ты не слышишь — я зову,

Я, как в лесу, кричу «ау»,

Охрипший и усталый.

Сжимаю, бурей окружен,

В застывших пальцах медальон

Из белого металла.

Так много в жизни было зла,

Что нам дорога тяжела

И нет пути друг к другу.

И если после стольких вьюг

Заговорит над нами юг —

Мы не поверим югу.

Мне б только выболеть немножко,

Суметь довериться врачам.

Лекарством, как ребенка, с ложки

Меня поили б по ночам.

Но разве был событьем частным

Тот фантастический рассказ,

Что между двух припадков астмы

Припоминается сейчас,

Когда я стиснут был в ущелье

Камнями, небом и ручьем,

Не помышляя о прощенье

И снисхождении ничьем…

Нет, не для нас, не в нашей моде

Писалось мира бытие,

И расточительность природы,

И пышность грубая ее.

И не раченьем садовода,

Избытком силы мир живет,

Любую пользуя погоду,

Какую вынес небосвод.

Мир не вмещается в картины,

Но, на полотна не просясь,

С любым из нас на миг единый

Провозгласить хотел бы связь.

Зачем роса порою ранней

На неподвижном лепестке

Висит слезой, зовя в бескрайней

Такой мучительной тоске…