4 Не для анютиных ли глазок, Не для лобастых ли камней Я сочинил немало сказок По образцу Четьи-Миней? Но все, что я шептал сердечно Деревьям, скалам и реке, Все, что звучало безупречно На этом горном языке, — Псалмы, элегии и оды, Что я для них слагать привык, Не поддаются переводу На человеческий язык. Так в чем решенье той задачи, Оно совсем не в пустяках. В том, чтоб тетрадь тряслась от плача В любых натруженных руках. И чтоб любитель просвещенья, Знаток глазастого стиха, Ценил узорное тисненье Зеленой кожи лопуха. И чтоб лицо бросала в краску От возмущенья и стыда Земная горечь русской сказки Среди беспамятного льда. 5 Весною все кричало, пело, Река гремела возле скал, И торопливо, неумело В подлеске ландыш зацветал. Но день за днем одно ненастье, И редкий, жгучий солнца луч Как ослепительное счастье Порой выглядывал из туч. За эти солнечные нити Цветок цеплялся как слепой И лез туда в поток событий, Готовый жертвовать собой. И кое-как листы расправя, И солнцу выйдя на поклон, О славе думать был не вправе, О слове вольном думал он. 6 Так где же песня в самом деле? Немало стоило труда, Чтоб разметать слова в метели, Их завалить кусками льда. Но песня петь не перестала Про чью-то боль, про чью-то честь. У ней и мужества достало Мученья славе предпочесть. Она звучит в едином хоре Зверей, растений, облаков. Ей вторит Берингово море — Стихия вовсе не стихов. И на ветру скрипят ворота Раскрепощенных городов, И песня выйдет из болота И доберется до садов. Пусть сапоги в грязи и глине, Она уверенно идет. И рот ее в лесной малине, Сведенный судорогой рот. Она оранжевою пылью Покрыта с ног до головы, Она стоит таежной былью Перед заставами Москвы. Она свои расскажет сказки, Она такое пропоет, Что без профессорской указки Едва ли школьник разберет. И ей не нужно хрестоматий — Ей нужны уши и сердца И тот, дрожащий над кроватью, Огонь лучинного светца, Чтоб в рукописной смутной строчке Открыть укрывшуюся суть И не искать ближайшей точки, А — до рассвета не уснуть. * * *
Ни шагу обратно! Ни шагу! Приглушены сердца толчки. И снег шелестит, как бумага, Разорванная в клочки. Сухой, вездесущий, летучий, Он бьет меня по щекам, И слишком пощечины жгучи, Чтоб их отнести к пустякам… ПЛАВКА Пускай всем жаром изложенья Течет в изложницы металл — Стихов бесшумного движенья Тысячеградусный накал. Пускай с самим собою в споре Так много тратится труда — Руда, в которой примесь горя, Не очень плавкая руда. Но я ее засыплю в строки, Чтоб раскалилась добела, Чтоб из огня густым потоком Жизнь в формы слова потекла. И пусть в той дерзостной отливке Смиренье стали огневой Хранит твоих речей отрывки И затаенный голос твой. Ты — как закваска детской сказки В земной квартирной суетне, Где страсть совсем не для острастки Дается жизнью нынче мне. БУМАГА Под жестким сапогом Ты захрустишь, как снег, Ты пискнешь, как птенец. Но думать о другом Не может человек, Когда он не мертвец. Напрасно со стола Упала, шелестя, Как будто слабый стон Сдержать ты не могла, И падаешь, грустя, На каменный балкон… вернутьсяСтихотворение написано в 1956 году в поселке Туркмен Калининской области. Входит в «Колымские тетради». Вполне в духе моей поэтики. |
