* * *[43] На этой горной высоте Еще остались камни те, Где ветер высек имена, Где ветер выбил письмена, Которые прочел бы Бог, Когда б читать умел и мог. СЕЛЬСКИЕ КАРТИНКИ
Синеглазенький ребенок, Позабытый на скамье, Невзначай упал спросонок Прямо на спину свинье. Но свинья посторонилась, Отодвинулась быстрей И не очень удивилась, Зная здешних матерей. Но, конечно, завизжала И на помощь позвала: И она детей рожала, Тоже матерью была. Ей ребенка было жалко, И поэтому сейчас По свинье гуляет палка Благодарности от нас. Все судачат с важным видом, И разносится окрест: Если Бог тебя не выдаст, То свинья тебя не съест. * * * О, если б я в жизни был только туристом, Разреженный воздух горы Вдыхал бы, считая себя альпинистом, Участником некой игры. Но воздух усталое сердце ломает, Гоня из предсердий последнюю кровь. И мир, что меня хорошо понимает, Щетинится, злобится вновь. И горы, и лес сговорились заочно До смерти, до гроба меня довести. И малое счастье, как сердце, непрочно, И близок конец пути… * * * Ты душу вывернешь до дна, До помраченья света. И сдачу даст тебе луна Латунною монетой. Увы, не каждому рабу, Не дожидаясь гроба, Дано испытывать судьбу — А мы такие оба. * * * И мне, конечно, не найти Пургой завеянные тропы, Пургой закопанные трупы, Потерянные пути… * * * Верьте, смерть не так жестока От руки пурги. Остановка кровотока — Это пустяки… * * * Два журнальных мудреца Жарким спором озабочены: У героя нет лица, Как же дать ему пощечину? * * * По долинам, по распадкам Пишут письма куропатки. Клинописный этот шрифт Разобрал бы только Свифт. * * * Всю ночь мои портреты Рисует мне река, Когда луна при этом Доверчиво близка. Река способна литься Без славы и следа, Диплома живописца Не зная никогда. Расстегнут ворот шуба, Надетой кое-как. Мои кривятся губы, Рассыпался табак. Я нынче льда бледнее В привычном забытьи. И звезды мне роднее, Чем близкие мои. Какой небесной глубью Я нынче завладел. И где же самолюбью И место и предел? Оно в куски разбито, Топталось неспроста. Мучительного быта Железная пята. Из склеенных кусочков, Оно — как жизнь моя — В любой неловкой строчке, Какую вывел я. Житейские волненья, И приступы тоски, И птичьи песнопенья, Сцепленные в стихи, Где рифмы-шестеренки Такой вращают вал, Что с солнцем вперегонки Кружиться заставлял. Тяжелое вращенье Болот, морей и скал, Земли, — чьего прощенья Я вовсе не искал, Когда, опережая Мои мечты и сны, Вся жизнь, как жизнь чужая, Видна со стороны. Брожу, и нет границы Моей ночной земли. На ней ни я, ни птицы Покоя не нашли. Любой летящий рябчик Приятней мне иных Писателей и стряпчих, И страшно молвить — книг. И я своим занятьем Навеки соблазнен: Не вырасту из платья Ребяческих времен. И только в этом дело, В бессонном этом сне, Другого нет удела, И нет покоя мне. Каким считать недугом Привычный этот бред? Блистательным испугом, Известным с детских лет. Приклады, пули, плети, Чужие кулаки — Что пред ними эти Наивные стихи? |