Ноябрь-декабрь (?) 1905 Стихотворения 1906 года Сказка о петухе и старушке Петуха упустила старушка, Золотого, как день, петуха! Не сама отворилась клетушка, Долго ль в зимнюю ночь до греха! И на белом узорном крылечке Промелькнул золотой гребешок... А старуха спускается с печки, Всё не может найти посошок... Вот – ударило светом в оконце, Загорелся старушечий глаз... На дворе – словно яркое солнце, Деревенька стоит напоказ. Эх, какая беда приключилась, Впопыхах не нащупать клюки... Ишь, проклятая, где завалилась!.. А у страха глаза велики: Вон стоит он в углу, озаренный, Из-под шапки таращит глаза... А на улице снежной и сонной Суматоха, возня, голоса... Прибежали к старухину дому, Захватили ведро, кто не глуп... А уж в кучке золы – незнакомый Робко съежился маленький труп... Долго, бабушка, верно, искала, Не сыскала ты свой посошок... Петушка своего потеряла, ан, нашел тебя сам петушок! Зимний ветер гуляет и свищет, Всё играет с торчащей трубой... Мертвый глаз будто всё еще ищет, Где пропал петушок... золотой. А над кучкой золы разметенной, Где гулял и клевал петушок, То погаснет, то вспыхнет червонный Золотой, удалой гребешок. 11 января 1906 «Милый брат! Завечерело…» Милый брат! Завечерело. Чуть слышны колокола. Над равниной побелело — Сонноокая прошла. Проплыла она – и стала, Незаметная, близка. И опять нам, как бывало, Ноша тяжкая легка. Меж двумя стенами бора Редкий падает снежок. Перед нами – семафора Зеленеет огонек. Небо – в зареве лиловом, Свет лиловый на снегах, Словно мы – в пространстве новом, Словно – в новых временах. Одиноко вскрикнет птица, Отряхнув крылами ель, И засыплет нам ресницы Белоснежная метель... Издали – локомотива Поступь тяжкая слышна... Скоро Финского залива Нам откроется страна. Ты поймешь, как в этом море Облегчается душа, И какие гаснут зори За грядою камыша. Возвратясь, уютно ляжем Перед печкой на ковре И тихонько перескажем Всё, что видели, сестре... Кончим. Тихо встанет с кресел, Молчалива и строга. Скажет каждому: «Будь весел. За окном лежат снега». 13 января 1906 Ланская «Мы подошли – и воды синие…» Мы подошли – и воды синие, Как две расплеснутых стены. И вот – вдали белеет скиния, И дали мутные видны. Но уж над горными провалами На дымно блещущий утес Ты не взбежишь, звеня кимвалами, В венке из диких красных роз. Так – и чудесным очарованы — Не избежим своей судьбы, И, в цепи новые закованы, Бредем, печальные рабы. 25 января 1906 «Ты придешь и обнимешь…» Ты придешь и обнимешь. И в спокойной мгле Мне лицо опрокинешь Встречу новой земле. В новом небе забудем, Что прошло, – навсегда. Тихо молвят люди: «Вот еще звезда». И, мерцая, задремлем На туманный век, Посылая землям Среброзвездный снег. На груди из рая — Твой небесный цвет. Я пойму, мерцая, Твой спокойный свет. 24 января 1906 «Лазурью бледной месяц плыл…» Лазурью бледной месяц плыл Изогнутым перстом. У всех, к кому я приходил, Был алый рот крестом. Оскал зубов являл печаль, И за венцом волос Качалась мерно комнат даль, Где властвовал хаос. У женщин взор был тускл и туп, И страшен был их взор: Я знал, что судороги губ Открыли их позор, Что пили ночь и забытье, Но день их опалил... Как страшно мирное жилье Для тех, кто изменил! Им смутно помнились шаги, Падений тайный страх, И плыли красные круги В измученных глазах. Меня сжимал, как змей, диван, Пытливый гость – я знал, Что комнат бархатный туман Мне душу отравлял. Но, душу нежную губя, В себя вонзая нож, Я в муках узнавал тебя, Блистательная ложь! О, запах пламенный духов! О, шелестящий миг! О, речи магов и волхвов! Пергамент желтых книг! Ты, безымянная! Волхва Неведомая дочь! Ты нашептала мне слова, Свивающие ночь. |
