14 ноября 1902 «Ушел я в белую страну…» Ушел я в белую страну, Минуя берег возмущенный. Теперь их голос отдаленный Не потревожит тишину. Они настойчиво твердят, Что мне, как им, любезно братство, И христианское богатство Самоуверенно сулят. Им нет числа. В своих гробах Они замкнулись неприступно. Я знаю: больше чем преступно Будить сомненье в их сердцах. Я кинул их на берегу. Они ужасней опьяненных. И в глубинах невозмущенных Мой белый светоч берегу. 16 ноября 1902 (1907) «Еще бледные зори на небе…» Несбыточное грезится опять. Фет Еще бледные зори на небе, Далеко запевает петух. На полях в созревающем хлебе Червячок засветил и потух. Потемнели ольховые ветки, За рекой огонек замигал. Сквозь туман чародейный и редкий Невидимкой табун проскакал. Я печальными еду полями, Повторяю печальный напев. Невозможные сны за плечами Исчезают, душой овладев. Я шепчу и слагаю созвучья — Небывалое в думах моих. И качаются серые сучья, Словно руки и лица у них. 17 ноября 1902 (1918) Жрец Там – в синевах – была звезда. Я шел на башню – ждать светила. И в синий мрак, в огнях стыда, На башню девушка входила. Внизу белели города И дол вздыхающего Нила. И ночь текла – влажней мечты, Вся убеленная от счастья. Мы жгли во славу чистоты, Во славу непорочной страсти Костры надзвездной красоты И целомудренные страсти. И я, недвижно бледнолиц, Когда заря едва бледнела, Сносил в покровах багряниц Ее нетронутое тело. И древний Нил, слуга цариц, Свершал таинственное дело. 17 ноября 1902 «Я надел разноцветные перья…» Я надел разноцветные перья, Закалил мои крылья – и жду. Надо мной, подо мной – недоверье, Расплывается сумрак – я жду. Вот сидят, погружаясь в дремоту, Птицы, спутники прежних годов. Всё забыли, не верят полету И не видят, на что я готов. Эти бедные, сонные птицы — Не взлетят они стаей с утра, Не заметят мерцанья денницы, Не поймут восклицанья: «Пора!» Но сверкнут мои белые крылья, И сомкнутся, сожмутся они, Удрученные снами бессилья, Засыпая на долгие дни. 21 ноября 1902
Песня Офелии Он вчера нашептал мне много, Нашептал мне страшное, страшное. Он ушел печальной дорогой, А я забыла вчерашнее — забыла вчерашнее. Вчера это было – давно ли? Отчего он такой молчаливый? Я не нашла моих лилий в поле, Я не искала плакучей ивы — плакучей ивы. Ах, давно ли! Со мною, со мною Говорили – и меня целовали... И не помню, не помню – скрою, О чем берега шептали — берега шептали. Я видела в каждой былинке Дорогое лицо его страшное... Он ушел по той же тропинке, Куда уходило вчерашнее — уходило вчерашнее... Я одна приютилась в поле, И не стало больше печали. Вчера это было – давно ли? Со мной говорили, и меня целовали меня целовали. 23 ноября 1902 (Лето 1904) «Мы проснулись в полном забвении…» Мы проснулись в полном забвении — в полном забвении. Не услышали ничего. Не увидели никого. Больше не было слуха и зрения — слуха и зрения... Колыхались, качались прекрасные — венчались прекрасные Над зыбью Дня Твоего... Мы были страстные и бесстрастные — страстные и бесстрастные. Увидали в дали несвязанной — в дали нерассказанной Пересвет Луча Твоего. Нам было сказано. И в даль указано. Всё было сказано. Всё рассказано. 23 ноября 1902 (1907) «Я, изнуренный и премудрый…» Я, изнуренный и премудрый, Восстав от тягостного сна, Перед Тобою, Златокудрой, Склоняю долу знамена. Конец всеведущей гордыне. — Прошедший сумрак разлюбя, Навеки преданный Святыне, Во всем послушаюсь Тебя. Зима пройдет – в певучей вьюге Уже звенит издалека. Сомкнулись царственные дуги, Душа блаженна. Ты близка. 30 ноября 1902 «Золотит моя страстная осень…» Золотит моя страстная осень Твои думы и кудри твои. Ты одна меж задумчивых сосен И поешь о вечерней любви. Погружаясь в раздумья лесные, Ты училась меня целовать. Эти ласки и песни ночные — Только ночь – загорятся опять. Я страстнее и дольше пробуду В упоенных объятьях твоих И зарей светозарному чуду Загорюсь на вершинах лесных. |
