13 января 1908 «Когда вы стоите на моем пути…» Когда вы стоите на моем пути, Такая живая, такая красивая, Но такая измученная, Говорите всё о печальном, Думаете о смерти, Никого не любите И презираете свою красоту — Что же? Разве я обижу вас? О, нет! Ведь я не насильник, Не обманщик и не гордец, Хотя много знаю, Слишком много думаю с детства И слишком занят собой. Ведь я – сочинитель, Человек, называющий всё по имени, Отнимающий аромат у живого цветка. Сколько ни говорите о печальном, Сколько ни размышляйте о концах и началах, Всё же, я смею думать, Что вам только пятнадцать лет. И потому я хотел бы, Чтобы вы влюбились в простого человека, Который любит землю и небо Больше, чем рифмованные и нерифмованные Речи о земле и о небе. Право, я буду рад за вас, Так как – только влюбленный Имеет право на звание человека. 6 февраля 1908 «Она пришла с мороза…» Она пришла с мороза, Раскрасневшаяся, Наполнила комнату Ароматом воздуха и духов, Звонким голосом И совсем неуважительной к занятиям Болтовней. Она немедленно уронила на пол Толстый том художественного журнала, И сейчас же стало казаться, Что в моей большой комнате Очень мало места. Всё это было немножко досадно И довольно нелепо. Впрочем, она захотела, Чтобы я читал ей вслух «Макбета». Едва дойдя до пузырей земли, О которых я не могу говорить без волнения, Я заметил, что она тоже волнуется И внимательно смотрит в окно. Оказалось, что большой пестрый кот С трудом лепится по краю крыши, Подстерегая целующихся голубей. Я рассердился больше всего на то, Что целовались не мы, а голуби, И что прошли времена Паоло и Франчески. 6 февраля 1908 «Я миновал закат багряный…» Я миновал закат багряный, Ряды строений миновал, Вступил в обманы и туманы, — Огнями мне сверкнул вокзал... Я сдавлен давкой человечьей, Едва не оттеснен назад... И вот – ее глаза и плечи, И черных перьев водопад... Проходит в час определенный, За нею – карлик, шлейф влача... И я смотрю вослед, влюбленный, Как пленный раб – на палача... Она проходит – и не взглянет, Пренебрежением казня... И только карлик не устанет Глядеть с усмешкой на меня. Февраль 1908
Не пришел на свиданье Поздним вечером ждала У кисейного окна Вплоть до раннего утра. Нету милого – ушла. Нету милого – одна. Даль мутна, светла, сыра. Занавесила окно, Засветила огонек, Наклонилась над столом... Загляни еще в окно! Загляни еще разок! Загляни одним глазком! Льется, льется холодок. Догорает огонек. «Как он в губы целовал... Как невестой называл...» Рано, холодно, светло. Ветер ломится в стекло. Посмотри одним глазком, Что там с миленьким дружком?. Белый саван – . снежный плат. А под платом – голова... Тяжело проспать в гробу. Ноги вытянулись в ряд... Протянулись рукава... Ветер ломится в трубу... Выйди, выйди из ворот... Лейся, лейся, ранний свет, Белый саван, распухай... Приподымешь белый край — И сомнений больше нет: Провалился мертвый рот. Февраль 1908 Ревелъ «Душа! Когда устанешь верить?…» Душа! Когда устанешь верить? Весна, весна! Она томна, Как тайна приоткрытой двери В кумирню золотого сна... Едва, подругу покидая, Ушел я в тишину и тень, И вот опять – зовет другая, Другая вызывает день... Но мглой весеннею повито Всё, что кипело здесь в груди.. Не пой, не требуй, Маргарита, В мое ты сердце не гляди... «И я любил. И я изведал…» И я любил. И я изведал Безумный хмель любовных мук, И пораженья, и победы, И имя: враг; и слово: друг. Их было много... Что я знаю? Воспоминанья, тени сна... Я только странно повторяю Их золотые имена. Их было много. Но одною Чертой соединил их я, Одной безумной красотою, Чье имя: страсть и жизнь моя. И страсти таинство свершая, И поднимаясь над землей, Я видел, как идет другая На ложе страсти роковой... И те же ласки, те же речи, Постылый трепет жадных уст, И примелькавшиеся плечи... Нет! Мир бесстрастен, чист и пуст! И, наполняя грудь весельем, С вершины самых снежных скал Я шлю лавину тем ущельям, Где я любил и целовал! |
