14 декабря 1904 У полотна Финл. ж. д. «День поблек, изящный и невинный…» День поблек, изящный и невинный Вечер заглянул сквозь кружева. И над книгою старинной Закружилась голова. Встала в легкой полутени, Заструилась вдоль перил... В голубых сетях растений Кто-то медленный скользил Тихо дрогнула портьера. Принимала комната шаги Голубого кавалера И слуги. Услыхала об убийстве — Покачнулась – умерла. Уронила матовые кисти В зеркала. 24 декабря 1904 «В кабаках, в переулках, в извивах…» В кабаках, в переулках, в извивах, В электрическом сне наяву Я искал бесконечно красивых И бессмертно влюбленных в молву Были улицы пьяны от криков. Были солнца в сверканьи витрин. Красота этих женственных ликов! Эти гордые взоры мужчин! Это были цари – не скитальцы! Я спросил старика у стены: «Ты украсил их тонкие пальцы Жемчугами несметной цены? Ты им дал разноцветные шубки? Ты зажег их снопами лучей? Ты раскрасил пунцовые губки, Синеватые дуги бровей?» Но старик ничего не ответил, Отходя за толпою мечтать. Я остался, таинственно светел, Эту музыку блеска впивать... А они проходили всё мимо, Смутно каждая в сердце тая, Чтоб навеки, ни с кем не сравнимой, Отлететь в голубые края. И мелькала за парою пара... Ждал я светлого ангела к нам, Чтобы здесь, в ликованьи троттуара, Он одну приобщил небесам... А вверху – на уступе опасном, — Тихо съежившись, карлик приник, И казался нам знаменем красным Распластавшийся в небе язык. Декабрь 1904 «Барка жизни встала…» Барка жизни встала На большой мели. Громкий крик рабочих Слышен издали. Песни и тревога На пустой реке. Входит кто-то сильный В сером армяке. Руль дощатый сдвинул, Парус распустил И багор закинул, Грудью надавил. Тихо повернулась Красная корма, Побежали мимо Пестрые дома. Вот они далёко, Весело плывут. Только нас с собою, Верно, не возьмут! Декабрь 1904 Стихотворения 1905 года «Шли на приступ. Прямо в грудь…» Шли на приступ. Прямо в грудь Штык наточенный направлен. Кто-то крикнул: «Будь прославлен.» Кто-то шепчет: «Не забудь!» Рядом пал, всплеснув руками, И над ним сомкнулась рать. Кто-то бьется под ногами, Кто – не время вспоминать... Только в памяти веселой Где-то вспыхнула свеча. И прошли, стопой тяжелой Тело теплое топча... Ведь никто не встретит старость — Смерть летит из уст в уста... Высоко пылает ярость, Даль кровавая пуста... Что же! громче будет скрежет, Слаще боль и ярче смерть! И потом – земля разнежит Перепуганную твердь. Январь 1905 «Улица, улица…» Улица, улица... Тени беззвучно спешащих Тело продать, И забвенье купить, И опять погрузиться В сонное озеро города – зимнего холода. Спите. Забудьте слова лучезарных. О, если б не было в окнах Светов мерцающих! Штор и пунцовых цветочков! Лиц, наклоненных над скудной работой! Всё тихо. Луна поднялась. И облачных перьев ряды Разбежались далёко. Январь 1905 Болотные чертенятки Я прогнал тебя кнутом В полдень сквозь кусты, Чтоб дождаться здесь вдвоем Тихой пустоты. Вот – сидим с тобой на мху Посреди болот. Третий – месяц наверху — Искривил свой рот. Я, как ты, дитя дубрав, Лик мой также стерт. Тише вод и ниже трав — Захудалый черт. На дурацком колпаке Бубенец разлук. За плечами – вдалеке — Сеть речных излук... И сидим мы, дурачки, — Нежить, немочь вод. Зеленеют колпачки Задом наперед. Зачумленный сон воды, Ржавчина волны... Мы – забытые следы Чьей-то глубины... Январь 1905 «Я живу в отдаленном скиту…» Я живу в отдаленном скиту В дни, когда опадают листы. Выхожу – и стою на мосту, И смотрю на речные цветы. Вот – предчувствие белой зимы: Тишина колокольных высот... Та, что нынче читала псалмы, — Та монахиня, верно, умрет. Безначально свободная ширь, Слишком радостной вестью дыша, Подошла – и покрыла Псалтирь, И в страницах осталась душа. Как свеча, догорала она, Вкруг лица улыбалась печаль. Долетали слова от окна, Но сквозила за окнами даль... Уплывали два белых цветка — Эта легкая матовость рук... Мне прозрачная дева близка В золотистую осень разлук... Но живу я в далеком скиту И не знаю для счастья границ. Тишиной провожаю мечту. И мечта воздвигает Царицу. |
