30 сентября 1902 «Всё, что в море покоит волну…» Всё, что в море покоит волну, Всколыхнет ее в бурные дни. Я и ныне дремлю и усну — До заката меня не мани... О, я знаю, что солнце падет За вершину прибрежной скалы! Всё в единую тайну сольет Тишина окружающей мглы! Если знал я твои имена, — Для меня они в ночь отошли... Я с Тобой, золотая жена, Облеченная в сумрак земли. Сентябрь 1902 «Все они загораются здесь…» Все они загораются здесь. Там – туманы и мертвенный дым, Безначальная хмурая весь, С ней роднюся я духом моим. Но огни еще всё горячи, Всё томлюсь в огневой полосе... Только дума рождает ключи, Холодеющий сон о красе... Ах, и дума уйдет и замрет, Будет прежняя сила кипеть, Только милая сердцу вздохнет, Только бросит мне зов – улететь. Полетим в беззаконную весь, В вышине, воздыхая, замрем.. Только ужас рождается здесь. Там – лишь нежная память о нем. Сентябрь 1902 «Я ждал под окнами в тени…» Я ждал под окнами в тени, Готовый гибнуть и смеяться. Они ушли туда – одни — Любить, мечтать и целоваться Рука сжимала тонкий нож. В лохмотьях, нищий, был я жалок Мечтал про счастье и про ложь, Про белых, девственных русалок. И, дрогнув, пробегала тень, Спешил рассеянный прохожий. Там смутно нарождался день, С прошедшим схожий и несхожий. И вот они – вдвоем – одни... Он шепчет, жмет, целует руки... И замер я в моей тени, Раздавлен тайной серой скуки. Сентябрь 1902 «При желтом свете веселились…» При желтом свете веселились, Всю ночь у стен сжимался круг, Ряды танцующих двоились, И мнился неотступный друг. Желанье поднимало груди, На лицах отражался зной. Я проходил с мечтой о чуде, Томимый похотью чужой... Казалось, там, за дымкой пыли, В толпе скрываясь, кто-то жил, И очи странные следили, И голос пел и говорил... Сентябрь 1902 «О легендах, о сказках, о тайнах…» О легендах, о сказках, о тайнах. Был один Всепобедный Христос. На пустынях, на думах случайных Начертался и вихри пронес. Мы терзались, стирались веками, Закаляли железом сердца, Утомленные, вновь вспоминали Непостижную тайну Отца. И пред ним распростертые долу Замираем на тонкой черте: Не понять Золотого Глагола Изнуренной железом мечте. Сентябрь 1902 «Он входил простой и скудный…» Он входил простой и скудный, Не дыша, молчал и гас. Неотступный, изумрудный На него смеялся глаз. Или тайно изумленный На него смотрел в тиши. Он молчал, завороженный Сладкой близостью души. Но всегда, считая миги, Знал – изменится она. На страницах тайной книги Видел те же письмена. Странен был, простой и скудный Молчаливый нелюдим. И внимательный, и чудный Тайный глаз следил за ним. Сентябрь 1902 «Явился он на стройном бале…» Явился он на стройном бале В блестяще сомкнутом кругу. Огни зловещие мигали, И взор описывал дугу. Всю ночь кружились в шумном танце, Всю ночь у стен сжимался круг. И на заре – в оконном глянце Бесшумный появился друг. Он встал и поднял взор совиный, И смотрит – пристальный – один, Куда за бледной Коломбиной Бежал звенящий Арлекин. А там – в углу – под образами, В толпе, мятущейся пестро, Вращая детскими глазами, Дрожит обманутый Пьеро. 7 октября 1902 «Свобода смотрит в синеву…» Свобода смотрит в синеву. Окно открыто. Воздух резок. За желто-красную листву Уходит месяца отрезок. Он будет ночью – светлый серп, Сверкающий на жатве ночи. Его закат, его ущерб В последний раз ласкает очи. Как и тогда, звенит окно. Но голос мой, как воздух свежий, Пропел давно, замолк давно Под тростником у прибережий. Как бледен месяц в синеве, Как золотится тонкий волос... Как там качается в листве Забытый, блеклый, мертвый колос. 10 октября 1902 (Лето 1904) «Ушел он, скрылся в ночи…» Ушел он, скрылся в ночи, Никто не знает, куда. На столе остались ключи, В столе – указанье следа. И кто же думал тогда, Что он не придет домой? Стихла ночная езда — Он был обручен с Женой. На белом холодном снегу Он сердце свое убил. А думал, что с Ней в лугу Средь белых лилий ходил. Вот брезжит утренний свет, Но дома его всё нет. Невеста напрасно ждет, Он был, но он не придет. |
