26 октября 1903 «Когда я уйду на покой от времен…» Когда я уйду на покой от времен, Уйду от хулы и похвал, Ты вспомни ту нежность, тот ласковый сон, Которым я цвел и дышал. Я знаю, не вспомнишь Ты, Светлая, зла, Которое билось во мне, Когда подходила Ты, стройно-бела, Как лебедь, к моей глубине. Не я возмущал Твою гордую лень — То чуждая сила его. Холодная туча смущала мой день, — Твой день был светлей моего. Ты вспомнишь, когда я уйду на покой, Исчезну за синей чертой, — Одну только песню, что пел я с Тобой, Что Ты повторяла за мной. 1 ноября 1903 «Так. Я знал. И ты задул…» Так. Я знал. И ты задул Яркий факел, изнывая В дымной мгле. В бездне – мрак, а в небе – гул. Милый друг! Звезда иная Нам открылась на земле. Неразлучно – будем оба Клятву Вечности нести. Поздно встретимся у гроба На серебряном пути. Там – сжимающему руки Руку нежную сожму. Молчаливому от муки Шею крепко обниму. Так. Я слышал весть о новом! Маска траурной души! В Оный День – знакомым словом Снова сердце оглуши! И тогда – в гремящей сфере Небывалого огня — Светлый меч нам вскроет двери Ослепительного Дня. 1 ноября 1903 «Ты у камина, склонив седины…» Ты у камина, склонив седины, Слушаешь сказки в стихах. Мы за тобою – незримые сны — Чертим узор на стенах. Дочь твоя – в креслах – весны розовей, Строже вечерних теней. Мы никогда не стучали при ней, Мы не шалили при ней. Как у тебя хорошо и светло — Нам за стеною темно... Дай пошалим, постучимся в стекло, Дай-ка – забьемся в окно! Скажешь ты, тихо подняв седины: «Стукнуло где-то, дружок?» Дочка твоя, что румяней весны, Скажет: «Там серый зверок». 1 ноября 1903 «Крыльцо Ее словно паперть…» Крыльцо Ее словно паперть. Вхожу – и стихает гроза. На столе – узорная скатерть. Притаились в углу образа. На лице Ее – нежный румянец, Тишина озаренных теней. В душе – кружащийся танец Моих улетевших дней. Я давно не встречаю румянца, И заря моя – мутно тиха. И в каждом кружении танца Я вижу пламя греха. Только в дар последним похмельям Эта тихая радость дана. Я пришел к ней с горьким весельем Осушить мой кубок до дна. Рассвет Я встал и трижды поднял руки. Ко мне по воздуху неслись Зари торжественные звуки, Багрянцем одевая высь. Казалось, женщина вставала, Молилась, отходя во храм, И розовой рукой бросала Зерно послушным голубям. Они белели где-то выше, Белея, вытянулись в нить И скоро пасмурные крыши Крылами стали золотить. Над позолотой их заемной, Высоко стоя на окне, Я вдруг увидел шар огромный, Плывущий в красной тишине. 18 ноября 1903 «Облака небывалой услады…» Облака небывалой услады — Без конца их лазурная лень. Уходи в снеговые громады Розоватый приветствовать день. Тишины снегового намека, Успокоенных дум не буди... Нежно-синие горы глубоко Притаились в небесной груди. Там до спора – сквозящая ласка, До войны – только нежность твоя, Без конца – безначальная сказка, Рождество голубого ручья... Невозможную сладость приемли, О, изменник! Люблю и зову Голубые приветствовать земли, Жемчуговые сны наяву. 21 ноября 1903 (1906?) «Спустись в подземные ущелья…» Спустись в подземные ущелья, Земные токи разбуди, Спасай, спасай твое веселье, Спасай ребенка на груди! Уж поздно. На песке ложбины Лежит, убита горем, мать. Холодный ветер будет в спину Тебе, бегущему, хлестать! Но ты беги, спасай ребенка, Прижав к себе, укутав в плащ, И равномерным бегом звонко Буди, буди нагорный хрящ! Успеешь добежать до срока, Покинув горестную мать, И на скале, от всех далекой, Ему – ребенку – имя дать! 21 ноября 1903 «Темная, бледно-зеленая…» Темная, бледно-зеленая Детская комнатка. Нянюшка бродит сонная. «Спи, мое дитятко». В углу – лампадка зеленая. От нее – золотые лучики. Нянюшка, над постелькой склоненная... «Дай заверну твои ноженьки и рученьки». Нянюшка села и задумалась. Лучики побежали – три лучика. «Нянюшка, о чем ты задумалась? Расскажи про святого мученика». Три лучика. Один тоненький... «Святой мученик, дитятко, преставился... Закрой глазки, мой мальчик сонненький. Святой мученик от мученья избавился». |
