Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянный Решал всё тот же я – мучительный вопрос, Когда в мой кабинет, огромный и туманный, Вошел тот джентльмен. За ним – лохматый пес. На кресло у огня уселся гость устало, И пес у ног его разлегся на ковер. Гость вежливо сказал: «Ужель еще вам мало? Пред Гением Судьбы пора смириться, сор». «Но в старости – возврат и юности, и жара...» — Так начал я... но он настойчиво прервал» «Она – всё та ж: Линор безумного Эдгара. Возврата нет. – Еще? Теперь я всё сказал». И странно: жизнь была – восторгом, бурей, адом, А здесь – в вечерний час – с чужим наедине — Под этим деловым, давно спокойным взглядом, Представилась она гораздо проще мне... Тот джентльмен ушел. Но пес со мной бессменно. В час горький на меня уставит добрый взор, И лапу жесткую положит на колено, Как будто говорит: Пора смириться, сор. 2 ноября 1912 К музе Есть в напевах твоих сокровенных Роковая о гибели весть. Есть проклятье заветов священных, Поругание счастия есть. |И такая влекущая сила, Что готов я твердить за молвой, Будто ангелов ты низводила, Соблазняя своей красотой... И когда ты смеешься над верой, Над тобой загорается вдруг Тот неяркий, пурпурово-серый И когда-то мной виденный круг. Зла, добра ли? – Ты вся – не отсюда. Мудрено про тебя говорят: Для иных ты – и Муза, и чудо. Для меня ты – мученье и ад. Я не знаю, зачем на рассвете, В час, когда уже не было сил, Не погиб я, но лик твой заметил И твоих утешений просил? Я хотел, чтоб мы были врагами, Так за что ж подарила мне ты Луг с цветами и твердь со звездами — Всё проклятье своей красоты? И коварнее северной ночи, И хмельней золотого аи, И любови цыганской короче Были страшные ласки твои... И была роковая отрада В попираньи заветных святынь, И безумная сердцу услада — Эта горькая страсть, как полынь! 29 декабря 1912 «Мой бедный, мой далекий друг!…» Мой бедный, мой далекий друг! Пойми, хоть в час тоски бессонной, Таинственно и неуклонно Снедающий меня недуг... Зачем в моей стесненной груди Так много боли и тоски? И так ненужны маяки, И так давно постыли люди, Уныло ждущие Христа... Лишь дьявола они находят... Их лишь к отчаянью приводят Извечно лгущие уста... Все, кто намеренно щадит, Кто без желанья ранит больно... Иль – порываний нам довольно, И лишь недуг – надежный щит? 29 декабря 1912 «В сыром ночном тумане…» В сыром ночном тумане Всё лес, да лес, да лес... В глухом сыром бурьяне Огонь блеснул – исчез... Опять блеснул в тумане, И показалось мне: Изба, окно, герани Алеют на окне... В сыром ночном тумане На красный блеск огня, На алые герани Направил я коня... И вижу: в свете красном Изба в бурьян вросла, Неведомо несчастным Быльём поросла... И сладко в очи глянул Неведомый огонь, И над бурьяном прянул Испуганный мой конь... «О, друг, здесь цел не будешь, Скорей отсюда прочь! Доедешь – всё забудешь, Забудешь – канешь в ночь! В тумане да в бурьяне, Гляди, – продашь Христа За жадные герани, За алые уста!» Декабрь 1912 Стихотворения 1913 года О чем поет ветер 1 Мы забыты, одни на земле. Посидим же тихонько в тепле. В этом комнатном, теплом углу Поглядим на октябрьскую мглу За окном, как тогда, огоньки. Милый друг, мы с тобой старики. Всё, что было и бурь и невзгод, Позади. Что ж ты смотришь вперед? Смотришь, точно ты хочешь прочесть Там какую-то новую весть? Точно ангела бурного ждешь? Всё прошло. Ничего не вернешь. Только стены, да книги, да дни. Милый друг мой, привычны они. Ничего я не жду, не ропщу, Ни о чем, что прошло, не грущу. Только, вот, принялась ты опять Светлый бисер на нитки низать, Как когда-то, ты помнишь тогда.. О, какие то были года! Но, когда ты моложе была, И шелка ты поярче брала, И ходила рука побыстрей... Так возьми ж и теперь попестрей, Чтобы шелк, что вдеваешь в иглу, Побеждал пестротой эту мглу. |
