Два месяца назад

Джемма

Ветви хлестали и царапали мою кожу, будто кто–то швырял в меня бритвенными лезвиями с близкого расстояния. Но боль от этих мелких веток и листьев, впивающихся в плоть, была лишь мимолётной мыслью – страх сжимал каждую конечность, заставляя ноги бежать всё дальше и дальше от места, которое я всю жизнь называла домом.

Последние несколько часов мой мир переворачивался с ног на голову, снова и снова, пока я судорожно засовывала скетчбук в рюкзак и завязывала шнурки.

Смеркалось – солнце медленно тонуло в густых облаках. Скоро он уже не сможет найти меня. Скоро я исчезну, далеко от него, от всего, что он когда–либо делал или говорил. Его убеждения и извращённые планы на меня превратятся лишь в тревожные мысли, которые морской бриз унесёт прочь.

Едва школьный психолог привел меня в кабинет директора, я поняла, какую роковую ошибку совершила.

Мой скетчбук лежал прямо посередине стола мистера Малкоя, раскрытый на последнем рисунке, который я сделала в ожидании звонка с последнего урока. Я даже не заметила, что он пропал. Как я могла быть такой беспечной?

Было очевидно, что они пролистали и остальные рисунки – их лица говорили сами за себя. Отвисшие челюсти, стеклянные, подозрительные взгляды на мое тело, особенно на запястья.

Еще одна ветка впилась в кожу, а в голове всплыли слова, сказанные всего час назад:

– Джемма, эти рисунки… в них есть правда? Тебя кто–то обижает дома?

Я крепче вцепилась в лямки рюкзака, продолжая бежать сквозь чащу. Сердце бешено колотилось, когда перед глазами возникло лицо Тобиаса – и я изо всех сил попыталась отогнать и этот образ.

– Джемма, это тревожно. Если в этих рисунках есть правда, ты должна сказать нам. Мы здесь, чтобы помочь тебе.

Теперь, оглядываясь назад, я понимала: не стоило им доверять. Вообще никому не стоило. Единственный, кого нужно было слушать, – это Тобиас. В последнее время он был скорее призраком, но сейчас яд правды стал для меня кристально ясен: «Никому не верь, Джемма. Просто выживи.»

Нога запнулась о корень, и я рухнула на колени. Джинсы порвались, а острая боль подсказала: кровь сочится из содранной кожи. Но я тут же вскочила и побежала снова.

– Мне жаль, что всё так вышло, но моя племянница психически нездорова. Поэтому я держал её дома почти всю жизнь. Моя мать, Энн, обучала её вместе с девочками из приюта. После её инсульта и закрытия приюта мне пришлось отдать Джемму в обычную школу. Власти, несмотря на моё положение в судебной системе, не разрешили оставить её на домашнем обучении без опекуна. А так как штат не требует от «хоумскулеров» ничего, кроме нотариального заявления, соцработник решил, что школа – «хороший старт». Я опекаю Джемму с детства, после того как её мать покончила с собой.

Лживые слова дяди пробились сквозь закрытую дверь кабинета, и страх сжал меня так сильно, что, не осознавая своих действий, я уже бежала.

И бегу до сих пор.

Готова была бежать всю жизнь – лишь бы никогда не вернуться к нему.

Мой дядя, судья Сталлард – один из самых влиятельных судей в стране, имеющий в нашем городе больше власти, чем сам Господь, – был ужасным, отвратительным человеком. Он делал со мной вещи, которые я когда–то считала нормальными, но совсем недавно поняла, что это не так.

Я никогда не планировала бежать – до тех пор, пока у тёти не случился инсульт, а приют не закрыли. До того, как социальный работник обнаружил, что у всесильного судьи нашего тихого городка есть племянница, о которой никто не слышал. До того, как мне стало любопытно, и я начала рыться в его кабинете, пока он пропадал на работе, разбирая дела преступников, которые были ничуть не хуже его самого.

До того, как я нашла старые фотографии и видео, которые он сделал с моей матерью, когда мы с Тобиасом были ещё младенцами и находились в той же комнате.

А теперь… теперь всё стало ещё хуже.

Бег был моим единственным выходом, найду я Тобиаса или нет. Я из последних сил, с каждым прерывистым вздохом в лесной чаще за нашим роскошным домом–особняком, надеялась, что Тобиас в безопасности и достаточно умен, чтобы не возвращаться за мной.

Он всегда обещал, что вернется.

Но то было тогда, а это – сейчас.

А сейчас мой единственный выбор – выживать. Как он и учил.

Нога снова зацепилась за крепкий корень, но я сумела удержать равновесие и продолжила бежать. Руки так и не разжали ремни рюкзака, пока солнце окончательно скрывалось, уступая место ночи. Пряди каштановых волос прилипли к липкой коже, и, едва я подняла руку, чтобы откинуть их от глаз, споткнулась снова.

Только в этот раз под ногами не было корня.

Потому что за спиной высилась чья–то тень.

И мне даже не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кому она принадлежала.

– И что же я говорил о хороших девочках, которые нарушают правила, Джемма? – Его пальцы впились в мою лодыжку, и меня резко дёрнули назад. Воздух вырвался из сдавленной груди, оставив лишь хриплые попытки вдохнуть. – Теперь тебя придётся наказать.

Даже сквозь бешеный стук сердца в висках я различала этот сладострастный, омерзительный тон.

И в тот же миг осознала, какую роковую, безрассудную ошибку совершила, попытавшись сбежать без плана.

Теперь придётся расплачиваться.

Джемма

Дождь наивно струился по оконному стеклу, не ведая о зле, что таит этот мир. Он был невинен и свободен так, как мне никогда не бывать – хоть я и жаждала этого всей душой. Я была хорошей девочкой – наивной, мягкой, тихой, покорной – но чистой меня назвать было нельзя. Меня не оберегали от мирового зла. Напротив, бросили с головой в самое чистилище. Каждый день был мучительной борьбой с тем, чему меня учили.

Капли дождя оседали на моих плечах, пока в голове звучали слова Тобиаса: «Я вернусь за тобой. Просто делай, как велят, Джемма. Выживи.»

Дождь, хлеставший по коже и промочивший мои длинные каштановые волосы, казался очищением – будто я пробивалась сквозь бурные волны, чтобы стать сильнее.

Строгий пансион Святой Марии, самая суровая школа в Западном полушарии, наверное, пугал большинство. Но для такой, как я, он был маяком во тьме. Даже сквозь косые струи дождя здание напоминало проклятый особняк – с потрескавшимися каменными колоннами и готическими шпилями, острыми, как лезвия.

Арка над входом выглядела зловеще, а темные, тяжелые тучи, окутавшие мое новое жилище, должны были бы отпугнуть меня.

Но я не боялась темноты.

Я уже смотрела в лицо настоящему злу – а это место не было злым.

Поднимаясь по ступеням, я волокла за собой чемодан, который стучал по брусчатке. Дверь открылась с тихим скрипом, и в нос ударил запах старых книг и застоявшейся пыли. Прихожая тонула в полумраке, и лишь одна хрустальная люстра, висящая над головой, отбрасывала тусклые блики на стены. Под ногами хлюпала вода – дождь с моего серого плаща стекал на пол, а концы волос, обычно теплого каштанового оттенка, потемнели от влаги и свисали с плеч, словно тяжелые канаты.

Я резко повернула голову на звук открывающейся двери справа – массивной, дубовой, с коваными элементами. В проеме показался мужчина.

– Джемма?

Я сглотнула, прежде чем ответить. Мой голос прозвучал неуверенно, едва слышно – и мне это было ненавистно. Даже здесь, где я чувствовала себя сильнее, чем когда–либо, я все еще оставалась той самой испуганной девочкой, которой меня сделали годы жизни в страхе.

– Да...

Выражение лица мужчины на мгновение изменилось. Его зеленые глаза опустились, на лбу залегла резкая складка. Он прищурился, затем резко встряхнул головой – будто отгоняя навязчивую мысль – и наконец улыбнулся.