Как же его всегда не хватает!

– Откушай, царевич. Специально для тебя делали, старались.

Девка, которая протянула блюдо, была как раз во вкусе Истермана. Фёдор последнее время все рыженьких предпочитал, а эта была тоже хороша. Высокая, статная, с золотыми волосами… в Россе таких много. Красивая.

Блюдо опустилось на стол, царевич кивнул и принялся наполнять тарелку.

Тушеные свиные ножки с кислой капустой, джерманское блюдо. Там такие готовят, чтобы аж лоснились от жира. Руди предпочитал более изысканную пищу, но, раз уж пришли на Джерманскую улицу и в их кабак, будем кушать, что дают. Да и вкусно же.

– Какая красавица… – мечтательно произнес Михайла.

Руди покосился на него не без приязни.

Смышленый юноша как-то прижился в свите царевича. Выглядел он всегда чисто и опрятно, на язык был остер, неглуп, советы давал дельные, развлекаться умел и любил, пил не пьянея – что еще надобно? Фёдор к нему относился с симпатией.

Михайла еще и сведения о его боярышне приносил.

Хотя что там тех сведений? Щепотка грустная.

Вроде как из поместья приехала прабабка боярышни, и теперь боярышня за ней ухаживает.

Няньку вы́ходила, теперь вот наново началось. А и понятно, прабабку там уже давно на кладбище заждались, а помирать-то небось не хочется. И что в том поместье?

Воды подать некому.

А тут и обиходят, и помогут…

Не то чтобы Фёдору такое нравилось. Но пусть.

Как боярышня за больной бабкой ухаживает, она и за мужем наверняка ухаживать будет. Привыкнет заботиться. А еще домашняя она. Нет у нее ни милого друга, ни времени на переглядывания. Намедни скоморохи на двор приходили, так Устинья Алексеевна к ним и не вышла даже. Занята была.

Аксинья – та вышла, посмеялась, и боярыня кривляк отблагодарила. А Устинья и не вышла даже. Кстати, Михайле это было неприятно. Он и затеял-то все со скоморохами, чтобы свою красавицу повидать, а ее нет как и нет… Ну и пусть. Пока у него другая задумка.

Фёдор того не знал. Осмотрел еще раз блюдо, поморщился.

Жирное мясо он уважал, но потом животом мучился по нескольку дней. А неприятно. Сиди потом в нужнике, не вылезая. Был бы он пьян, такой пустяк его б и не остановил. Но царевич еще не напился, так что блюдо осталось без внимания.

Пока…

– Позволишь, царевич? Попробую угощение да и к красавице подойду, поблагодарю? – Михайла выглядел невинным, как одуванчик.

Фёдор кивнул, и парень щедро сгрузил себе в миску свиных ножек.

И принялся уплетать их.

Минут десять.

Потом побледнел, позеленел… и как принялся блевать прямо под стол.

– Ты с ума сошел, что ли?! – рыкнул на Михайлу Фёдор.

Руди, будучи поумнее друга, сообразил быстрее:

– Михайла, ты…

– Не ешьте, – умирающим лебедем проклекотал Михайла, едва не сползая под стол. – Кажись, отравлено…

Онемели все.

Руди опомнился первым:

– А ну-ка…

Миска со свиными ножками была подхвачена как есть и вынесена во двор. Где и поставлена перед здоровущим псом. Тот было забрехал на людей, но, оценив предложенное блюдо, решил, что надо угоститься. Мало ли кто тут ходит, а вот такой вкуснотищи может и не перепасть больше.

И не перепало.

Яд Михайла от души высыпал в общее блюдо. Сам-то съел немного, а собака угостилась оставшимся.

Только лапы и дернулись.

– Покушение на царевича! – раненым зверем взвыл Руди, понимая, что чудом избежал смерти. А когда б Фёдор кушать начал, а не этот парень?

Что тогда?!

Михайла довольно блевал под столом. Умирать он не собирался, он точно знал, сколько нужно съесть для нужного эффекта. Вот и скушал.

Ну, потошнит его дня три.

Пошатает чуток.

Ничего, потерпит ради такого случая.

– Хозяина сюда! – продолжал неистовствовать Руди. – Слово и дело государево!!!

Клич сработал. Еще бы…

Тут и народ понабежал, и стража…

Джерманцы и опомниться не успели, как хозяина таверны схватили – и потащили в пыточный приказ. А куда его еще?

Там пусть и отвечает, какие-растакие капусты царевичу предлагал. Что сыпал, кто подучил…

Не знает ничего?

Да кто ж тебе, дурашка, поверит? На дыбе повисишь – признаешься и в том, чего не было…

Михайлу, кстати, судьба трактирщика и его подавальщиц вообще не волновала. По склону карабкаться – камни сыплются. Вот он и лезет вверх. А что камни – это чужие жизни… ну так что же? Не его ведь! Остальное не важно!

– Что?! – Борис ушам своим не поверил.

– Джерманцы царевича отравить хотели.

– И как – успешно?

Царица Марина сейчас как раз находилась рядом с мужем. И интересовалась совершенно искренне. Боярин, который влетел в тронный зал, растерялся, а потом потряс головой да и начал отвечать спокойнее.

– Нет, государыня. Не успел царевич яда отведать, один из его спутников раньше него угостился. Ему и поплохело.

– Понятно. Но хоть спутник умер?

– Нет, государыня. Но очень плох, боятся, не выживет.

Марина пожала плечами с самым философским видом. Борис тряхнул головой и кивнул супруге.

– Оставь нас, радость моя.

Марина молча поднялась, поклонилась и вышла. Поняла, что перегнула палку. Не любишь ты царевича? Да и не люби, но так-то уж показывать зачем?

Опять же, ежели она поторопится, то все прекрасно услышит из другой комнаты. И мужу о том известно.

Борис поглядел на боярина:

– Ты, Иванко Коротич, мне подробно рассказывай, не торопись. Где покушались-то?

– Так царевич на Джерманскую улицу пошел. В кабак, угоститься.

Борис кивнул:

– Бывает.

– Там ему джерманское блюдо и подали. А мясо в нем жирное, царевич решил попозже скушать, хоть и намекали ему, что оно вкусное, пока горячее. Но подождать решил царевич. А вот один из его спутников, напротив, разрешения спросил да и угостился. Десяти минут не прошло, как ему поплохело.

– Так…

– Собаку накормили тем угощением, та и сдохла.

– Так. – Это прозвучало уже жестче и серьезнее.

– Тут Истерман, царевичев друг, и крикнул «слово и дело». Понятно, джерманцев схватили, заковали, в пыточный приказ доставили. А народ волнуется, государь. Как бы беды не было…

Борис побарабанил пальцами по столу:

– Боярин, прикажи стрельцов на улицы отправить. Пусть по городу ездят. Ежели где крикуны появятся али кто будет против иноземцев кричать… ты понимаешь, всякие глупости, к погромам призывать… Таких в кнуты брать и в пыточный приказ тащить. Да не медлить ни минуты. Не закончится такое ничем хорошим.

Иванко Коротич только кивнул:

– Все сделаю, царь-батюшка.

Хоть и был батюшка лет на двадцать моложе «сыночка» в долгополой боярской шубе.

– Вот и делай, да поскорее. Нам еще беспорядков не хватало. Виновных накажем, а непричастных трогать ни к чему.

Иванко поклонился да и заспешил из кабинета.

Борис задумался.

Могут ли джерманцы сейчас отравить Фёдора?

Да могут, только к чему им это? Ежели Фёдор помрет, так Борис-то все равно свою политику продолжать будет. Войска он к их границе двинет, ответа потребует… нет, джерманцам такое сейчас не надобно, у них франконцы на пороге. Тут уж скорее франконцы и подсуетились. Подлый такой народишка… гнилой. Не нравились они Борису.

Все изломанные, все в кружевах, а то, что у нас противоестественно, у них вроде как и принято. Тьфу, срамота. Борис помнил, как наставник-франконец ему рассказывал, мол, это в порядке вещей. У мужа обязаны быть любовницы, у жены любовники. И чем их больше, тем приличнее. Что это за женщина, которая никому, кроме супруга, и не надобна? И мужчина такой нехорош…

Вот и цветут у них буйным цветом срамные болезни. Да и… грязно это. Попросту грязно.

Свое мнение Борис никому не навязывал, но… Яды-то чаще при франконском дворе применяются, при романском, латском… там они процветают. А джерманцы – те попроще. Тем проще с войском прийти.

Бивали их уже, и не раз бивали. Но до них ближе, до франконцев дальше. Наведаться, что ли, к тем в гости? Да пару-тройку полков с собой взять?