Варламов… Его отсутствие было раной. Видеть его в коридорах или на редких лекциях, которые он теперь вел с подчеркнутой отстраненностью, избегая моего взгляда… Это было больно. Его лаборатория "Кристалла" оставалась для меня закрытой дверью в мир чистой науки, от которой я сам отказался. Иногда я ловил себя на том, что решал задачи из его старых заданий, просто так, для себя, и находил в этом горькое утешение и напоминание о том, чем пожертвовал.

Начало декабря принесло не только морозы, но и интеллектуальную бурю. По всем факультетам Академии, как гром среди ясного зимнего неба, прокатилось объявление: Имперский Теоретический Конкурс по Основам Магических Искусств.

Это было нечто грандиозное. Престижнее любых внутриакадемических экзаменов. Конкурс, учрежденный лично Министерством Просвещения и Магического Регулирования, призванный выявить лучшие теоретические умы Империи среди студентов младших курсов. Победитель получал не только золотую медаль и солидную денежную премию, но и колоссальный вес в академических кругах, внимание сильных мира сего и – что немаловажно – мощный козырь в любой дальнейшей карьере. Участие было добровольным, но не участвовать мог только полный профан или лентяй.

Академия загудела, как растревоженный улей. Старшекурсники снисходительно улыбались, вспоминая свои попытки, но все взгляды были прикованы к нам, первокурсникам. Меншиков, конечно, подал заявку немедленно, его амбиции требовали нового поля боя. Подали Оболенский, Шереметев, еще десятки самых сильных. Алиса рассказывала о совём опыте, оказывается, она даже была одной из лучших в теологии, ее острый аналитический ум жаждал проверить себя,а теперь помогал натаскивать меня. Подал и я. После всех игр во тьме, мне отчаянно хотелось доказать себе, что я все еще тот самый гений математики, а не только теневая фигура интриг.

Конкурсные задачи опубликовали за неделю до финального тура, предварительный отсев был по средним баллам за семестр, который я прошел легко. Лист с задачами, вывешенный в Главном зале, вызвал сначала ажиотаж, затем – почти благоговейный ужас.

Я стоял перед листом, перечитывая условия, и чувствовал, как привычная уверенность математика дала трещину. Задачи Варламова, которые когда-то казались вершиной сложности, теперь вспоминались как разминка. Это было нечто иное.

"Опишите математическую модель взаимодействия эфирных потоков в условиях неоднородного магического поля, создаваемого тремя конфликтующими источниками разной природы (стихийный, астральный, индивидуальный). Учтите эффект резонанса на квантовом уровне." Это требовало построения многомерного тензорного поля с переменной метрикой и решения системы дифференциальных уравнений в частных производных такой сложности, что у меня заныл висок.

"Докажите или опровергните гипотезу о конечности эфирного ресурса в замкнутой магической системе на основе анализа уравнения непрерывности потока маны с учетом диссипативных потерь и внешних инжекций."Здесь нужно было применить теоремы из функционального анализа и теории меры, о которых здесь, в 1899 году, вероятно, и не слышали. Даже интересно стало, как, по их мнению, первокурсники могли бы это решить. Впрочем, как я понял по словам старшекурсников, ценились сами попытки и правильный образ мышления, чем реальное решение, которого никто не ждал от студентов.

"Рассчитайте теоретический предел точности предсказания точки коллапса магического контура, исходя из принципа неопределенности Гейзенберга (применительно к эфирным частицам) и ограничений наблюдателя-мага."Сама постановка вопроса о квантовой неопределенности в магии была революционной и невероятно сложной.

Конечно, это были задачи «продвинутого» уровня сложности и две первые части были попроще, но студенты вокруг ахали, шептались, кто-то уже махал рукой: "Не решить! Чистая алхимия ума!" Даже Меншиков, пробежав глазами условия, нахмурился – его сила была в контроле и приложении, не в глубине теории. Алиса, стоявшая рядом, свистнула сквозь зубы: "Это уровень докторской диссертации, а не первокурсника".

Но во мне, вопреки первому шоку, начало разгораться знакомое пламя. Азарт.Но не игрока, ставящего на кон влияние. Азарт ученого, встретившего настоящийвызов. Задачи были чудовищны, но... они быликрасивы. Как неприступные горные пики, зовущие альпиниста.

Я схватил лист с условиями и ушел в библиотеку. Мир суеты, интриг, охранки и разбитых дружб отступил. Остались только формулы, белый лист бумаги и яростная работа мысли.

Именно здесь, в тишине библиотечного зала, во мне проснулся Денис, каким он был когда-то, каким забылся даже в том мире. Математик. Доктор наук. Человек из будущего.

В первой задаче они тут оперируют в лучшем случае векторным анализом. Я же виделтензорные поля и метрики Римана. Конфликт источников? Это задача насуперпозицию нелинейных волн исингулярные точки. Я начал строить модель, используя аппарат дифференциальной геометрии, о которой здесь только мечтали.

Во второй задаче была "Гипотеза о конечности"? Классика термодинамики и теории информации! При чем тут их примитивное "уравнение непрерывности"? Нужен второй закон термодинамики для магических систем, понятие энтропии эфира. Я стал выводить аналог, опираясь на статистическую физику Больцмана, адаптируя ее к магическому контексту.

В третьей - их "принцип неопределенности Гейзенберга" – скорее всего, смутное философское замечание. У меня в голове – строгий математический аппарат квантовой механики. Я начал писать уравнения для операторов магических наблюдаемых, вычисляя коммутаторы и пределы точности.

Чернила высыхали на бумаге быстрее, чем я успевал мыслить. Страницы покрывались сложнейшими символами, непривычными для глаз местных учёных. Я виделрешения, как архитектор видит здание в чертежах. Знания XXI века, наложенные на фундаментальные проблемы магии XIX столетия, давали ошеломляющий синтез. Сложность не исчезла, конечно, но она стала преодолимой. Это был не жульнический подлог, как с Голубевым. Это была чистая, почти божественная, сила разума.

Я работал сутки напролет, забывая о еде и сне. Алиса попросила одну девушку из кружка помочь и та приносила мне бутерброды и кофе, молча наблюдая за моей одержимостью, в её глазах светилось любопытство и уважение. Даже Варламов, проходя мимо, на секунду задержал взгляд на моих исписанных листах, и в его глазах мелькнуло что-то неуловимое – возможно, тень былого интереса или просто изумление перед буйством формул.

Когда последнее уравнение было выведено, последнее доказательство завершено, я откинулся на спинку стула. Усталость навалилась, как тонна кирпичей, но под ней бушевала волна чистой, ничем не омраченной радости. Я сделал это. Не игрок. Не интриган. Математик.Я нашел решения. Не просто правильные, аопережающие время. Теперь оставалось только оформить их в соответствии с требованиями конкурса и ждать.

За окном библиотеки метель затихала, укрывая Академию свежим, чистым снегом. Внутри меня тоже улеглась буря. Пусть ненадолго. Пусть только до оглашения результатов. Но в этот момент, глядя на свои исписанные формулы, я чувствовал себя не игроком, а настоящим творцом. И это ощущение было бесценно. Зима только начиналась, и главная битва за признание – честная, интеллектуальная битва – была еще впереди.

Шум в большой актовой зале Академии напоминал гул гигантского изумленного роя. Паркет под ногами слегка вибрировал от сотен сдержанных шагов, перешептываний, нервного покашливания. Высокие стрельчатые окна, обрамленные тяжелым бархатом, пропускали скупой зимний свет, падающий на позолоту лепнины и строгие мундиры профессуры. На возвышении за столом, покрытым алым сукном, восседали ректор Корф, несколько деканов и… он.Чиновник Министерства Просвещения и Магического Регулирования, статский советник с бесстрастным лицом и орденской лентой через грудь. Его присутствие придавало церемонии грозную имперскую значимость.