«Наружка» была от тайной полиции, и использовали ее обычно втемную. Не раскрывали, разумеется, почему за гражданином наблюдать надобно. На каких условиях договаривался с коллегами полковник Винторогий, через какие рычаги, Варя не знала — да ей и неинтересно было.

— Объект на подходе, — раздалось в фургоне, — расчетное время пять минут. Прием.

— Понял вас, расчетное время пять минут, — гаркнула Варя в микрофон чуть громче, чем следовало. Она волновалась. Нет, иначе: она дико волновалась.

Настоящей, не учебной операцией, да еще с таким объектом, она командовала впервые. Всегда за ее плечами стоял, прикрывал Петренко. А теперь — шутишь, она одна! Принимать решения, да быстро, в соответствии с меняющейся обстановкой, понятное дело, непросто. Но ведь вдобавок и командовать надо, а Буслаев ее гораздо старше по возрасту, равен по званию, надо и авторитет свой не уронить, и не разобидеть. Кононова старалась быть с коллегами вежливой и неформальной — но вдруг, опасалась, ее из‑за этого уважать и слушать не будут, и это делу повредит?

— Давайте, ребята, на исходную, — просительно скомандовала Кононова. — Расчетное время пять минут.

— Не глухие, слышали, — буркнул Петюня, наглоглазый красивенький отморозок. И оба полезли прочь из фургона.

Далее (планировалось) произойдет следующее. Буслаев и Петя, веселые, расхристанные, как бы поддавшие, должны будут следовать по тротуару, идущему вдоль проезжей части. Чрезмерно громко между собой переговариваться. Навстречу от остановки общественного транспорта к ним приблизится объект и…

Камеры, установленные на одежде каждого оперативника, подпрыгивали в такт их шагам. Раздавалась их полушутливая перебранка — все та же, что звучала весь последний час в фургоне и от которой устала Кононова:

— Да твой Сырцов тыркается на поле, как слепой кенгуру!

— Это братья твои — дохлые кони, на живодерку обоих пора!

— Ага, а твой Глушаков бегает с вытаращенными глазами и лупит мимо.

— Ничего, Акинфееву твоему влупит куда надо.

Но Варя знала, точнее, надеялась, что вся эта болтовня — лишь дымовая завеса, и сейчас оба оперативника собраны, напряжены, готовы к бою.

— Минута до подхода, — проговорил в рации кто‑то невидимый, звук раздался под потолком фургона, его также (она надеялась) услышали в своих наушниках Буслаев и Петюня.

И вот на видео, что транслируют камеры, установленные на куртках обоих, появился Кордубцев. Он идет навстречу, быстро приближается — веселый, расслабленный, худой, красивый.

Он не знает в лицо ни Васю, ни Петра. На всякий случай они не только болтают о постороннем, но и должны установить в самих себе ментальную защиту, как бы залезть внутрь непроницаемых стаканов.

Когда их пути пересекутся, оба как бы нетрезвых гражданина станут обходить Кордубцева с обеих сторон. Один, Буслаев, нетвердо поскользнется, ударит объект плечом. И в тот самый момент прыснет ему в лицо из пульверизатора. Время действия препарата — один вдох. Через пару секунд молодой человек потеряет сознание. Оба оперативника подхватят его под обе руки. Со стороны будет выглядеть, будто бы пьянчуг вдруг стало трое. Или прохожий неожиданно потерял сознание, и его подстраховали сердобольные граждане, не дали упасть. Затем, планировалось, все трое, с жертвой посередке, резко изменят траекторию своего движения. Двинутся перпендикулярно своему прежнему направлению, к дороге. Четыре‑пять шагов по усыпанному снегом газону — и они окажутся на обочине. Тут как раз и подъедет Варя со своим фургоном.

Кононова тихонько стронула с места авто и подвела его к предполагаемому месту встречи.

— Контакт с объектом, — громко сказала в микрофон — для отчета, для наружников и для страхующей группы.

Девушка видела происходящее как бы тройным зрением. Для начала — через тонированное окно фургона, плюс разом на двух мониторах, куда поступал сигнал от буслаевской и петюнинской камеры. В разных ракурсах наблюдала она одно: оперативники и Кордубцев сближаются. Последний идет беспечной походкой ни о чем не подозревающего человека. Прогулочным шагом довольного жизнью студента.

И вот они, все трое, сошлись, столкнулись. Петюня и Буслаев, а Кордубцев — навстречу. Буслаев вроде бы поскользнулся, сейчас он ударит объект в плечо и прыснет ему в лицо усыпляющим препаратом.

Но в этот самый момент произошло непредвиденное. Первым впечатлением было: на месте контакта, там, где сошлись трое мужчин, разорвалась бомба. Правда, не было слышно никакого разрыва, и ни огня не появилось, ни дыма. НО — обоих оперативников, и Буслаева, и Петю, словно засосало в воздушную воронку, в громадную воздушную мясорубку — подхватило, подняло, перевернуло вверх тормашками, прокрутило, разметало и обрушило на заснеженную, заледеневшую землю. Это Варя видела своими глазами через лобовое стекло фургона. А камеры обоих офицеров вели трансляцию из центра этого воздушного водоворота: мелькнули небо, земля и — удар! Но самое главное — а, может, не главное, но все равно существенное — сам Кордубцев, долженствующий вроде бы находиться в самом центре происходящего, вдруг исчез. Не было его ни там, откуда разлетелись оба оперативника, ни по соседству, ни на всем протяжении тротуара и проспекта — сколько хватало взгляда Кононовой.

А Вася с Петей брякнулись оземь, разметанные друг от друга, и лежали недвижимо.

— Внимание всем! — гаркнула Варя в микрофон. — Объект исчез! У нас потери!

А сама, забыв обо всем — и о том, что, может, тоже подвергается опасности, — выскочила из машины и кинулась к поверженным товарищам. Ближе к обочине оказался Буслаев. Он лежал навзничь, неловко подломив под себя руку, и в том, как он лежал, и в его лице было что‑то совсем нехорошее. И физиономия его, все последние годы раскаленно‑красная, стремительно бледнела.

Варя пощупала пульс на его шее. Пульса не было.

Тогда она гаркнула в микрофон: «Врача — срочно!», а сама кинулась в сторону Петюни. Тот, на боку, морщился и царапал рукой снег. «Слава богу, жив!» — отлегло у Варвары. Но где же врач и что ей делать теперь?

Она кинулась обратно к Василию, стала расстегивать ему куртку, рубашку, пытаться оказать первую помощь — но что она могла?

Где‑то вдалеке, очень отдаленно, за шумами города запела «Скорая помощь». А может, это и не по их душу?

Петюня, кряхтя, морщась и держась одной рукой за голову, сначала уселся, а потом попытался встать. А вот у Василия сердце не билось, и попытки Вари завести его пока оказывались тщетными.

И лицо капитана Буслаева бледнело все сильнее.

* * *

«Скорая» прибыла быстро, не прошло и десяти минут.

Но спасти Буслаева не удалось. Доктор сообщил, что сердце остановилось еще до прибытия врачебной бригады, и завести его не представлялось возможным.

В посмертном эпикризе значилось: обширный инфаркт миокарда.

Петюня пострадал не столь фатально — отделался многочисленными ушибами.

А Кордубцев сразу после столкновения с оперативниками исчез.

Его не смогла обнаружить бригада наружного наблюдения.

Он больше не возвращался домой и, тем более, в институт.

Его немедленно подали в розыск, поставили в стоп‑листы на границах, на воздушном и железнодорожном транспорте. Однако Кордубцев никуда из столичного региона не выезжал и никаких границ не пересекал. И ни разу больше не попал в поле зрения ни одной видеокамеры наружного наблюдения.

Исчез, скрылся, растворился.

Как и не существовало его в природе.

* * *

Буслаева хоронили лишь на десятый день после убийства.

Все это время патологоанатомы, врачи и специалисты из научного отдела комиссии во главе с Петренко, пытались понять, как и отчего умер Василий. Однако ровным счетом никаких следов постороннего воздействия на тело коллеги не обнаружили (об этом Сергей Александрович по секрету шепнул Варе). Никаких оттенков, похожих на воздействие тока или, скажем, молнии. Ни повышенной радиации. Ни малейшего следа яда.