Поскольку Ханна обеспечил делегатов для Маккинли и основательно подорвал оппозицию внутри партии, съезд республиканцев в июне оказался столь же нелицеприятным, как и предполагал Ханна. Двадцать три западных серебряных республиканца стали единственным драматическим событием, со слезами на глазах выйдя за планку по золотому стандарту под насмешки массы делегатов, включая Ханну. На стене зала съезда в Сент-Луисе висел большой транспарант: «Республиканство — это процветание». Он объявлял тему предвыборной кампании Маккинли. Кандидат был «передовым агентом процветания» и гарантировал рабочим «полное ведро обеда».[2037]

Если и были какие-то сомнения по поводу линии атаки республиканцев в 1896 году, то Джозеф Форакер устранил их, выдвинув кандидатуру Маккинли. Форакер был врагом Ханны и Маккинли в Огайо, но Маккинли согласился выдвинуть его кандидатуру в Сенат в обмен на поддержку Форакера. Выдвинув кандидатуру Маккинли, он символизировал единство республиканцев; в ходе кампании республиканцев демократам достался бы Гровер Кливленд, чья администрация была «одним потрясающим бедствием». Он добился равенства, которого никто не желал: пострадали все, богатые и бедные, демократы и республиканцы, северяне и южане, справедливые и несправедливые. Форакер провозгласил положительный момент: «В противовес этому страшному наказанию мы можем отметить один великий благословенный компенсационный результат. Она уничтожила демократическую партию. Гордые колонны, триумфально пронесшиеся по стране в 1892 году, в 1896-м оказались разбитыми и безнадежными».[2038]

Демократы казались разбитыми и безнадежными, пока не произошло нечто удивительное. Ведущим претендентом на демократическую номинацию — довольно сомнительный приз — стал сенатор Ричард Блэнд, которого метко назвали «серебряным». Демократические диссиденты — теперь большинство в партии — ухватились за серебро, не в последнюю очередь потому, что оно отдаляло демократов от Кливленда. На съездах штатов Кливленд использовал свое влияние, чтобы попытаться удержать партию на золоте. Ему это не удалось. Делегаты на съездах осуждали его. Но Бланд, «бесхитростный, как ребенок», по словам одного из соратников, не сделал ничего, чтобы обеспечить номинацию. Он ждал звонка, который никак не приходил. Серебристы разделились на множество кандидатов, и Уильям Дженнингс Брайан, молодой политик из Небраски, увидел свою возможность.[2039]

Брайан стал ведущим представителем интересов серебра в 1893 году, когда он выступил против успешной попытки Кливленда отменить Закон Шермана о покупке серебра. Тогда он относился к серебру с классовой точки зрения, и он продолжал это делать. «Демократическая партия, — утверждал он в 1896 году, — не может служить Богу и Мамоне; она не может служить плутократии и в то же время защищать права масс». Брайан хотел объединить разрозненные силы свободных серебряников — республиканцев и популистов, а также демократов — и стал излюбленным оратором в серебряных клубах по всей стране. Его главным оружием был голос, «глубокий и мощный, музыкальный» и «чистый, как соборный колокол». Мало кто из тех, кто его слышал, забывал о нем и его силе. Он управлял каденциями, как актер, и мог проецировать их так, что его жена сообщила, что однажды прекрасно слышала его, хотя сидела в гостиничном номере в трех кварталах от места его выступления. Его поведение соответствовало его речи; оно излучало силу, молодость и бодрость. Когда он цитировал Священное Писание, он обращался к евангелистам; когда он обличал неравенство и несправедливость, он захватывал антимонополистов; и даже его противники, такие как Уильям Аллен Уайт, редактор Канзасской республиканской газеты, находили его «великолепную серьезность» «гипнотической».[2040]

Демократический съезд в Чикаго оказался столь же хаотичным, сколь и срежиссированным республиканским съездом. Битвы за платформу и рассадку конкурирующих делегаций привели к предсказуемому поражению «золотоискателей», но они настояли на дебатах по поводу доклада меньшинства, одобряющего золотой стандарт. Демократы собрались в огромном чикагском Колизее, который занимал пять с половиной акров и больше подходил для проведения шоу «Дикий Запад Буффало Билла» (что и произошло), чем для съезда, где выступающих было трудно услышать из-за его размеров и плохой акустики. Согласно договоренности о дебатах по докладу меньшинства, первым выступил сенатор Бен Тиллман, причастный к расправе над чернокожими республиканцами в Гамбурге, штат Южная Каролина, горький и нераскаявшийся расист, а также антимонополист и сребролюбец. За ним последовали три «золотых жука» от демократов, а последним выступил Уильям Дженнингс Брайан.[2041]

Зрители ожидали драмы, и они ее получили. Тиллман предсказуемо нападал на золото и монополию, но он также безрассудно атаковал Северо-Восток и защищал сецессию. Его выступление вызвало шипение и грозило сбить темп серебристов. К счастью, три «золотых жука» были нудными, а их доктрина — непопулярной. Уильям Дженнингс Брайан воспользовался моментом и произнес одну из самых знаменитых речей в американской истории. По его словам, он пришел, чтобы выступить «в защиту дела, столь же святого, как дело свободы, — дела человечества». Он завладел аудиторией и не отпускал ее. Он годами противостоял золотым стандартам аргументов, и его оппоненты представляли ему обычные мишени, но ему было неинтересно приводить аргументы. Он был заинтересован в том, чтобы мобилизовать съезд на действия. Он требовал равенства между американцами из маленьких городков, фермерами и мелкими бизнесменами и прекращения фаворитизма по отношению к «нескольким финансовым магнатам, которые в подсобке загоняют деньги в угол всего мира». Аудитория поддержала его. Он потребовал бесплатного серебра в качестве декларации независимости от британской финансовой власти.[2042]

Затем наступила торжественная часть. Брайан шагнул вперед, к аудитории. «Имея за спиной производящие массы этой нации и всего мира, поддерживаемые коммерческими интересами, интересами трудящихся и тружеников повсюду», — затем, отступив назад, он вытянул руки в стороны от своего тела и произнес последнюю фразу, — «мы ответим на их требование золотого стандарта, сказав им: „Вы не должны возлагать на чело труда этот терновый венец, вы не должны распинать человечество на золотом кресте“». Он и раньше употреблял эту фразу, но никогда — в такой христоподобной позе, в какой он ее произнес и держал. Сначала стояла полная тишина, а затем зал взорвался, как сообщила газета New York World, «холмами и долинами кричащих мужчин и женщин». Делегаты выдвинули Брайана на пятом туре голосования. Золотые демократы сняли свою кандидатуру; они выдвинули свой собственный билет, который Ханна тайно субсидировал, чтобы оттянуть голоса у Брайана. Они стали эквивалентом западных серебряных республиканцев, которые поддержали Брайана.[2043]

Популисты были важнее серебряных республиканцев и золотых демократов; если бы они выдвинули отдельный билет, то обрекли бы Брайана на гибель, разделив голоса западных и южных антимонополистов. Популисты средней руки, особенно сильные на Юге, были готовы пойти именно на это, утверждая, что свободное серебро само по себе — лишь панацея, а не решение кризиса, стоящего перед страной. Демократы, за исключением осуждения Верховного суда за признание подоходного налога неконституционным, не приняли широкий спектр реформ — национализацию железных дорог и телеграфа, систему подказначейства, избирательную реформу и многое другое — на которых настаивали популисты. Сторонники среднего пути хотели, чтобы популисты сохранили сильную антимонопольную программу и продолжили строить движение и партию. Они надеялись привлечь Юджина Дебса в качестве своего кандидата, но тот отказался, и когда Брайан был выдвинут, Дебс поддержал его. Среди популистов фьюженисты выступали против «середняков» и были удивлены и обрадованы выдвижением Брайана и принятием демократами идеи свободного серебра. Они рассматривали эти выборы как большой шанс для антимонопольного движения и были готовы принять бесплатное серебро и риторическую преданность Брайана производящим классам как эквивалент полублата. Придя к власти, они могли приступить к другим реформам.[2044]