Элитный спорт перетек в спорт среднего класса, подстегиваемый растущим беспокойством по поводу предполагаемой феминизации американской культуры. Слова «сисси», «молликоддл» и «киска» вошли в язык как термины, обозначающие не мужественных мужчин. Футбол, бокс и охота были призваны вернуть мужественность. В футбол играли сыновья богатых людей и представители среднего класса; от многих более ранних игр он отличался тем, что, как и бейсбол, был командным видом спорта, требующим организации, координации и руководства, то есть тех качеств, которые были характерны для новой экономики. Игра в организованный футбол обычно означала посещение подготовительной школы или колледжа. Бедняки, как правило, не ходили в колледж, хотя индийские школы-интернаты, такие как Карлайл, служили суррогатом и порождали знаменитые футбольные команды. Как и скачки, футбол был одновременно и спортом, и важным социальным событием.[1750]
Когда спорт богатых и средних слоев населения вторгался в жизнь бедных, он мог стать причиной социальной напряженности. Велоспорт, ставший чрезвычайно популярным в 1890-х годах, был одним из немногих видов спорта, в котором могли участвовать как женщины, так и мужчины, но он всегда был уделом среднего и высшего класса. Шестидневные велосипедные гонки в Мэдисон-сквер-гарден привлекали зрителей из рабочего класса, но поскольку для этого требовалось купить велосипед и место для езды на нем, велоспорт в значительной степени исключал городскую бедноту, как черную, так и белую. Когда городские велосипедисты ехали на работу по Уолл-стрит, пересекая иммигрантские кварталы, они раздражали пешеходов и часто сбивали детей. Жители в ответ создавали препятствия на улицах и забрасывали велосипедистов камнями и мусором.[1751]
Верно и обратное: когда деятельность бедных вторгалась в пространства, на которые претендовали богатые, она встречала сопротивление и подавление. В конце XIX века охота превратилась в спорт, правила которого определяли богатые и средние спортсмены. Дичи становилось все меньше, и для ее сохранения потребовались законы об охране природы, но эти законы ложились тяжелейшим бременем на тех — индейцев, бедных белых и черных, сельских жителей, — кто охотился ради пропитания или заработка. Богатые люди охотились, чтобы вырастить свое мужское достоинство, а не для того, чтобы прокормить семью. Они устанавливали правила честной охоты, ограничивали количество убитых, определяли, какие животные считаются дичью, устанавливали сезоны и стремились сохранить среду обитания, чтобы иметь достаточно дичи для убийства. Они использовали государство для пресечения деятельности тех, кто игнорировал эти нормы.[1752]
Спортсмены-иммигранты сначала играли в игры своих стран, но, подобно персонажу Йекля, они, и особенно их дети, увлеклись американскими играми. Иммигрантский спорт группировался либо вокруг этнических клубов, таких как немецкие турнвейнс и богемские сокол-холлы, которые часто имели спортивные залы, либо вокруг ирландского спорта, организованного братскими и политическими организациями, такими как ирландский клан На Гаэль. К 1890-м годам старая деревенская атлетика уступила место американской, и в городах стали появляться ирландские общественные и атлетические клубы, часто связанные с бандами или политиками. Еврейская ассоциация молодых людей, созданная по образцу YMCA, пропагандировала «мускулистый иудаизм», а ее спортивные залы и атлетические мероприятия стали характерной чертой жизни немецких евреев.[1753]
Бокс, пристрастие Теодора Рузвельта, находился на границе респектабельности. «Научные» спарринги, а затем и бокс по правилам маркиза Куинсбери были законными, а призовые бои, особенно бои голыми кулаками, становились незаконными. Профессиональные призовые бои по новым правилам стали в подавляющем большинстве иммигрантским и, в меньшей степени, черным видом спорта. Эти бойцы приобретали свои навыки на улицах в качестве самозащиты или защиты от конкурирующих групп или банд, а затем оттачивали их в захудалых спортзалах. Лучшими бойцами 1880–1890-х годов были ирландцы. Джон Л. Салливан, чемпион в тяжелом весе с 1882 по 1892 год, узаконил правила Квинсбери и стал самым известным американским спортсменом своей эпохи. Он перенес жесткость рабочего класса с улиц в новый мир профессионального спорта. Он символизировал парадоксальное героическое самообольщение, пока его напряженные тренировки не перестали уравновешивать его разгульную жизнь и гулянки. К началу века в мире появились чемпионы-евреи, за ними последовали другие этнические группы.[1754]
Когда Джордж Вашингтон Планкитт купил билеты, чтобы поддержать местную бейсбольную команду, это был маленький жест, который указывал на более масштабную закономерность: в популярной культуре вещи, которые часто считаются самыми квинтэссенциально американскими, с наибольшим энтузиазмом принимались детьми иммигрантов. Бейсбол был тем видом спорта, где наиболее ярко проявлялись запутанные этнические, расовые и социальные противоречия городской Америки. Как и практически все другие командные виды спорта, это была мужская игра, но она имела широкий географический и социальный охват. Индейцы с энтузиазмом приняли ее. В нее играли вдоль мексиканской границы и распространяли через нее. Но в основном, особенно в профессиональной форме, это была городская игра, в которую играли и смотрели представители всех социальных слоев, которые могли, по крайней мере на данный момент, претендовать на большую идентичность через команду и место, которое она представляла.[1755]
Когда отцы-иммигранты смотрели на бейсбол или Дикий Запад и видели в них ребячество, они упускали существенную часть и того, и другого. Эти игры были бизнесом, от которого веяло той самой американской современностью, которая одновременно привлекала и отталкивала самих иммигрантов. Альберт Гудвилл Сполдинг сделал свою спортивную карьеру и создал знаменитую компанию по производству спортивных товаров. Сын Среднего Запада, который всегда говорил правильные вещи о бейсболе как об инструменте воспитания характера, он знал, что это еще и способ подняться в мире.[1756]
Буффало Билл Коди также принимал капиталистическую современность. Дикий Запад использовал наемных рабочих и зависел от современной рекламы и парового транспорта, чтобы изобразить исчезнувший мир, в котором не было всего этого. Коди и его труппа путешествовали на специальном поезде. Они создали палаточный городок, часто вокруг парка — иногда парка, созданного ими самими, — и использовали генераторы для проведения ночных шоу под электрическим освещением. Лагеря Дикого Запада представляли собой переходные современные города — противоположность палаточным городкам, — которые заслужили похвалу за санитарные условия и здоровье.[1757]
Внутри палаточного городка, особенно к 1890-м годам, существовал мир, столь же разнообразный, как и иммигрантские кварталы. На Диком Западе выступали индейцы, а также мексиканские вакеро и члены оркестра, которые, как и некоторые ковбои, были детьми иммигрантов. К 1894 году, когда Коди выступал в Бруклине с полугодовым концертом, «Дикий Запад» принял новый формат. Теперь это был Дикий Запад и Конгресс грубых всадников мира. В шоу участвовали казаки, гаучо, цыгане, немцы, англичане, арабы и туркмены — своего рода конный эквивалент этнических выставок Бруклина и Нью-Йорка.[1758]
Авраам Кахан понял более широкие контуры спорта и развлечений. Позже, в 1890-х годах, когда Коди снова выступал в Нью-Йорке, Кахан брал интервью у Буффало Билла на английском языке, а у его казаков — на русском. Еврейскому иммигранту, чьи единоверцы страдали от нападений казаков в России, интервью с казаками, выступающими на Диком Западе, показалось удивительным; однако казаки оказались вовсе не казаками, а грузинами, которые, как и русские евреи, были подданными Российской империи. Грузины не были впечатлены американскими ковбоями. Американские наездники были «довольно хороши», признал лидер грузин, но «в них нет ни огня, ни сладости, даже если они знают свое дело».[1759]
