– Но Луна обладает низкой плотностью и, соответственно, очень небольшой массой, – сказал Раби. – Я не исключаю того, что при вспышке она просто испарится.

– Тем не менее нужно провести расчеты, – сказал Альварес.

– О, это мы сделаем, непременно сделаем, – сказал Раби. – Но даже если бы нам удалось уговорить Солнце всего лишь зажимать нос, пока мы не разрешим ему чихнуть – а это чертовски трудная задача, – я все равно не думаю, что это сработает. Необходимо что-то плотное, нечто такое, у чего могли бы сгореть внешние летучие слои, но при этом осталось твердое ядро, которое защитит нас.

– Железное ядро, – сказал Оппи. – Вроде того, каким обладает Земля.

Раби кивнул:

– Да. Но ведь не может же Земля защитить самое себя.

– Конечно, нет, – согласился Оппи. – Но ведь мы можем прикрыть Землей Луну!

– Что вы имеете в виду? – удивился Альварес.

– Полное лунное затмение: Солнце, Земля и Луна находятся на одной прямой. Как я уже сказал, ядро Земли, вероятно, состоит из железа, верно? Оно дьявольски плотное. Итак, несомненно, океаны испарятся, а земная кора сгорит, но железное ядро может сохраниться, и все, что будет находиться с наружной стороны планеты, за ядром, окажется защищенным. При специфической геометрии лунного затмения Землю мы потеряем все равно, но Луна, возможно, все же уцелеет. И даже если обращенная к Солнцу сторона Луны расплавится – древние моря снова заполнит жидкость, то наружная сторона может остаться невредимой.

– Если мы сможем взять под контроль вспышку и заставить ее случиться во время лунного затмения, – сказал Раби.

– Да, – согласился Оппи. – Шанс, конечно, небольшой, но перевезти колоссальное количество людей на обратную сторону Луны будет намного легче, чем доставить их на Марс.

– Но мы твердо уверены, что Марс уцелеет, – сказал Альварес. – А вот шансов на то, что нам удастся осуществить эту затею с лунным затмением, ничтожно мало.

– Верно, – ответил Оппи. – Марс по-прежнему должен оставаться основной целью, если только нам не удастся найти какой-то другой способ предотвратить выброс или защитить Землю. – Он посмотрел на настенные часы с римскими цифрами, опоясывающими ядро. – Я с ног падаю. Последние несколько недель выдались для меня просто убийственными. До завтра.

В конце концов вердикт совета по поводу Дж. Роберта Оппенгеймера доставили. Письмо принесли, когда Оппи уже вернулся в Олден-Мэнор, но к двери на костылях прохромала Китти. Объяснившись с курьером, она вернулась в гостиную и объявила:

– Вот и оно.

Оппи, расположившийся на диване, поднял голову, и Китти села рядом с ним. Серебряным ножом для открывания писем она разрезала конверт, вытащила страницы и развернула их так, чтобы они оба могли читать одновременно. Текст как текст, простой набор абзацев, но, по мнению Оппи, его вполне можно было бы назвать обвинительным заключением.

– Что ж, – сказал Оппи, обмякнув на диване и судорожно дыша, – вот и все. Не с громом, а со всхлипом.

Китти притянула его к себе, и он положил голову ей на плечо.

– Сучьи дети, – сказала она, и он кивнул; слышно было, как щетина прошуршала по шелку блузки. – Мало того что они гнусно обошлись с тобой, но так оскорбить меня… – Она немного помолчала и повторила: – Сучьи дети.

Оскорбить ее… Да, да, они совершили столь же непростительный поступок, как и он. Заставить его рассказывать о взаимоотношениях с Джин прямо перед находящейся здесь женой! Варварство!

Китти было больно от того, что инквизиторы издевательски выставили напоказ то, что они старательно прятали даже от самих себя, но он знал, что еще хуже для нее было осознание того, что пришел конец и ее известности, и ее близости к сильным мира сего.

Он закрыл глаза, но все равно перед ним маячили призраки былого, а потом все поле зрения заполнил трепетный образ Джин – скорбной, изможденной и одинокой.

Эдвард Теллер глубоко вдохнул горный воздух. Ничто не могло сравниться с сухим, с цветочным оттенком, летним ароматом Лос-Аламоса, особенно после долгого перелета из Сан-Франциско и поездки по пыльной дороге из Санта-Фе. О, его дом в Ливерморе, где он сейчас работал, был намного лучше, чем квартира, которую они с Мици занимали здесь, но все же на протяжении трех лет напряженного умственного труда здесь был его дом, и он с радостью возвращался туда. Мици тоже приехала, оставив одиннадцатилетнего Пола и не по годам развитую семилетнюю Венди с семьей Эрнеста Лоуренса. О, сколько же народу из старой компании приехало на эту встречу! Ему не случалось бывать на встречах выпускников будапештской школы, но это собрание через девять лет после «Тринити» походило на триумфальное возвращение домой.

Они остановились в гостевом домике: квартиру, где они жили во время войны, сейчас занимал кто-то другой. На сегодня был намечен пикник на северной террасе Фуллер-лодж, и ему не терпелось повидать старых друзей.

Безоблачное небо было густо-голубым, что свойственно большим высотам. Под навесами были расставлены длинные столы с мисками салатов в мексиканском стиле и блюдами с изысканными десертами. Пара незнакомых Эдварду молодых людей хлопотала возле барбекю, подавая гамбургеры и хот-доги. Что ж, через столько лет не могло не появиться много новых для него лиц, но он был уверен, что большинство из этой молодежи знает, кто он такой. Он, конечно, отдавал себе отчет в том, что брови у него… приметные.

Но были тут, естественно, не только незнакомцы. Вот, например, Роберт Кристи, канадский теоретик – тот самый, который подтвердил предположение Эдварда о том, что ядро имплозионной бомбы должно быть твердым шаром, а не полой сферой, как предлагали поначалу. Первое время после войны, когда жилье было трудно найти, Кристи и его жена жили в Чикаго в одном доме с Эдвардом и Мици.

Эдвард бодро зашагал к нему:

– Боб!

Кристи (ему было тридцать восемь лет, на восемь лет моложе Эдварда) повернул вытянутое худое лицо с длинным и костистым носом, полными губами и раздвоенным подбородком на голос и на мгновение встретился взглядом с Теллером. Эдвард протянул правую руку, и…

…И Кристи без единого слова повернулся к нему спиной и пошел прочь.

Эдвард почувствовал, что у него открылся рот, а Мици, как раз в этот момент подошедшая к мужу, возмутилась:

– Какой грубиян! – Взяв Эдварда под руку, она указала ему на стоявшего поблизости И. А. Раби.

Но при виде Теллера и его протянутой руки Раби искривил широкое лицо в досадливой гримасе.

– Я тоже не подам вам руки, Эдвард, – сказал он.

– Раби, что происходит? – спросила Мици.

Теллер заметил, что при взгляде на его жену выражение лица нобелевского лауреата смягчилось.

– Разве вы не читаете газет, миссис Теллер?