Мэри коротко кивнула:

– По поводу моего изнасилования. Да, я помню.

– Это непосредственная причина моего визита к нему, но другие… вещи… вопросы…

– В этом контексте мы обычно говорим о проблемах, – подсказала Мэри.

– Ага. Выяснилось, что у меня имеются другие проблемы, ожидающие решения.

– И?

Понтер поёрзал в кресле; сидящая на коленях Мэри практически не стесняла его движений.

– Скульптора личности звали Журард Селган, – сказал Понтер. Ненужная подробность, позволяющая выиграть время для приведения мыслей в порядок. – У Селгана была гипотеза насчёт…

– Насчёт?..

Понтер слегка пожал плечами:

– Насчёт моих чувств к тебе.

Мэри ощутила, как напряглась спина. То, что она оказалась причиной проблем Понтера, уже само по себе было плохо – но стать объектом теорий совершенно незнакомого человека! В её голосе прозвучал плейстоценовый холод:

– И что это была за гипотеза?

– Ты ведь знаешь, что моя партнёрша – Класт – умерла от рака крови?

Мэри кивнула:

– Так что её больше нет. Её существование закончилось необратимо и полностью.

– Как тех ветеранов Вьетнама, чьи имена написаны на мемориале, – сказала Мэри, вспоминая их поездку в Вашингтон, во время которой всё началось по-настоящему.

– Именно! – сказал Понтер. – Именно так!

Мэри кивнула: кусочки мозаики начали складываться в картинку у неё в голове.

– Тебя расстроило, что люди у вьетнамской стены могут утешиться мыслью, что их близкие каким-то образом продолжают существовать.

– Ка, – тихо ответил Понтер. Кристина уже не переводила неандертальское «да», если это было единственное сказанное слово.

Мэри кивнула:

– Ты… ты завидовал им, тому, что у них есть утешение, несмотря на их ужасную потерю. Утешение, которого ты лишён, потому что не веришь в рай на небе и загробную жизнь.

– Ка, – снова сказал Понтер. Однако, после долгой паузы, заговорил снова, и Кристина принялась переводить:

– Но мы с Селганом обсуждали не нашу поездку в Вашингтон.

– А что тогда? – спросила Мэри.

– Он предположил, что… что моё влечение к тебе…

– Да?

Понтер вскинул лицо к фрескам на потолке.

– Я только что сказал, что никогда не верил во что-либо вопреки свидетельствам противоположного. То же самое можно сказать про веру во что-либо в отсутствие свидетельств. Но Селган предположил, что, возможно, я поверил тебе, когда ты сказала, что у тебя есть душа, которая в той или иной форме продолжит существование даже после смерти.

Мэри нахмурила брови и склонила голову набок в полнейшем изумлении:

– И что?

– Он… он… – Понтер, казалось, был не в состоянии продолжать. Наконец, он просто поднял левую руку и сказал:

– Хак?

Хак заговорил по-английски собственным голосом.

– Мэре, пожалуйста, не чувствуйте себя ущербной, – сказал компаньон. – Сам Понтер также не смог этого увидеть, хотя для учёного Селгана всё было ясно как день… и для меня тоже.

– Что? – с внезапно заколотившимся сердцем спросила Мэри.

– Можно предположить, – продолжил компаньон, – что если вы умрёте, то Понтер не будет скорбеть по вам так же глубоко, как по Класт, – не потому, что вас он любит меньше, а потому, что сможет убедить себя в том, что вы в каком-то виде продолжаете существовать.

Мэри ощутила, как всё её тело расслабилось и осело. Если бы рука Понтера не охватывала её вокруг пояса, она бы свалилась с его колен.

– О мой… бог… – пробормотала она. Её голова шла кругом; она не знала, что и подумать.

– Я не считаю, что Селган прав, – сказал Понтер, – но…

Мэри слабо кивнула:

– Но ты учёный, и это… – Она замолчала, задумалась; вера в загробную жизнь и правда может дать такого рода утешение. – И это в самом деле интересная гипотеза.

– Ка, – ответил Понтер.

И правда, ка.

Но сейчас пришло время возобновить наше путешествие, ибо именно эта любовь к путешествиям возвеличивает нас…

– Угадай что! – сказал Понтер Меге. – Сегодня мы отправляемся в путешествие! Мы полетим на вертолёте!

Мега сияла от радости.

– Мэре мне сказала! Ура!

В дни, когда Двое становятся Одним, междугороднее движение довольно активно; вертолёт между Салдаком и Кралдаком летает в эти дни на регулярной основе. Понтер, Мэри и Мега отправились к месту его посадки. У Понтера была с собой кожаная сумка, и так как он нёс ещё и Мегу на плечах, Мэри предложила понести багаж.

Вертолёт был красновато-коричневого цвета с цилиндрическим корпусом; Мэри он напомнил гигантскую банку «Доктора Пеппера». Внутри оказалось неожиданно просторно, и Мэри с Понтером расселись на широченных мягких креслах лицом друг к другу. Мега устроилась на кресле рядом с Понтером и сразу прилипла к окну, глядя на уходящую вниз землю.

Салон был отлично звукоизолирован; Мэри редко летала на вертолётах, но каждый раз у неё от шума болела голова.

– У меня для тебя подарок, – сказал Понтер Меге. Он открыл сумку и вытащил из неё сложную деревянную игрушку.

Мега завизжала от восторга:

– Спасибо, папа!

– Я и тебя не забыл, – сказал он, улыбаясь Мэри. Он снова запустил руку в сумку и выудил из неё экземпляр «Глоб энд Мейл», канадской центральной газеты.

– Где ты её раздобыл? – Мэри широко раскрыла глаза от удивления.

– В лаборатории квантовых вычислений. Попросил одного из глексенов принести мне её с той стороны.

Мэри была потрясена и польщена. Здесь она редко вспоминала о мире, в котором родилась, но будет неплохо наверстать – и она правда соскучилась по Дилберту[1241]. Мэри развернула газету. Первая страница сообщала о крушении поезда под Ванкувером; об очередном обострении конфликта между Индией и Пакистаном; о том, что министр финансов представил парламенту проект нового бюджета.

Она перевернула страницу – газета издала громкое шуршание – и…

– О господи, – сказала Мэри.

– Что случилось? – спросил Понтер.

Мэри порадовалась тому, что сидит.

– Папа Римский умер, – тихо сказала она. По-видимому, это произошло несколько дней назад, иначе новость была бы на первой странице.

– Кто?

– Лидер моей системы верований. Он умер.

– Мои соболезнования, – сказала Понтер. – И что теперь будет? Какой-то кризис или что?

Мэри покачала головой:

– Да нет… не в том смысле. Я тебе говорила, что нынешний Папа стар и дряхл. Уже довольно давно было понятно, что дни его сочтены. – Мэри разленилась и перестала избегать фразеологизмов в речи – ведь Бандра знала их так много, но сейчас она заметила недоумение на лице Понтера. – Что он скоро умрёт, – пояснила она.

– Ты с ним встречалась?

– С Папой? – удивилась Мэри. – Нет. Нет, с Папой встречаются лично только всякие знаменитости. – Она взглянула на Понтера. – У тебя бы было гораздо больше шансов.

– Я… я не знаю, что бы я мог сказать религиозному лидеру.

– Он был больше, чем просто лидер. В католицизме Папа считается посредником между человечеством и Богом.

Мега оторвалась от пейзажа за окном и решила взобраться к Понтеру на колени. Он помог ей.

– Ты хочешь сказать, что Папа общается с Богом?

– Якобы.

Понтер едва заметно качнул головой:

Мэри заставила себя улыбнуться.

– Я знаю, ты не веришь, что это возможно.

– Тогда не будем об этом говорить. Но… ты выглядишь искренне огорчённой. И при этом ты не была знакома с Папой, никогда не встречалась с ним, и, по твоим словам, его смерть не означает кризисной ситуации для твоей системы верований. – Понтер говорил тихо, так что Мега не обращала на его слова внимания. Однако перевод Кристины звучал в кохлеарных имплантах с нормальной громкостью.

– Это просто потрясение, – сказала Мэри. – И ещё… э-э…