Но что же делать дальше?
Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и попробовала начать с очевидного.
— Покажи мне Кайла.
Ничего не произошло.
— Кайл Могилл, — сказала она снова.
По-прежнему ничего.
— Брайан Кайл Могилл.
Без толку.
Ну конечно. Это было бы слишком просто.
Она попыталась сосредоточиться на его лице, вызвать его образ перед мысленным взором.
Чёрта с два.
Она вздохнула.
Семь миллиардов вариантов. Даже если она сообразит, как получить к кому-то доступ, она может провести остаток жизни, перебирая гексагоны наугад.
Интуитивно очевидным следующим шагом было подобраться поближе к мозаике и коснуться шестиугольного фрагмента. Она поплыла, загребая руками и проталкивая себя вперед, к пылающей огнями изогнутой стене.
Она могла различить отдельные гексагоны несмотря на то, что всё ещё находилась на приличном расстоянии от них, несмотря на то, что их было так много, что отдельных элементов она вообще не должна была различать.
Особенность восприятия.
Способ работы с информацией.
Она подбиралась ближе, но казалось, что она вообще не приближается. Гексагоны в центре поля её зрения сжимались пропорционально тому, как уменьшалось расстояние до них; те же, что были за пределами центра, превратились в радужные кляксы.
Она плыла, или летела, или её тянуло сквозь пространство, сокращая расстояние.
Всё ближе и ближе.
И вот, наконец, она у стены.
Каждая сота теперь была, наверное, сантиметра полтора в поперечнике, не больше клавиши, и стена теперь казалась гигантской клавиатурой. У неё на глазах каждый из гексагонов немного втянулся, образовав вогнутую поверхность, будто бы ждущую прикосновения.
Хизер, скрюченная внутри центаврянского конструкта, глубоко вдохнула.
Хизер в психопространстве ощутила покалывание в вытянутом указательном пальце, словно он наполнился электричеством, ждущим разряда. Она поднесла палец ближе, невольно ожидая, что между её невидимым пальцем и ближайшим к нему гексагоном проскочит искра. Однако энергия продолжала накапливаться внутри неё, не разряжаясь.
Пять сантиметров.
А теперь четыре.
Три.
И два.
Один.
И, наконец…
Контакт.
24
Кайл и Стоун обедали в «Водопое»; днём витражные лампы были выключены, а окна незашторены, отчего заведение было больше похоже на ресторан, чем на бар — хотя цены были всё же скорее барные.
— Ко мне сегодня заходил президент Питкэрн, — говорил Кайл, закидывая в себя крестьянский обед, состоящий из хлеба, сыра и маринованных огурцов. — Он в страшном возбуждении по поводу моего проекта квантовых вычислений.
— Питкэрн, — пренебрежительно провторил Стоун. — Да он же неандерталец. — Он помолчал. — Ну, не взаправду, конечно, но выглядит очень похоже — толстенные брови и все дела.
— Может, в нём и есть неандертальская кровь, — сказал Кайл. — Была ведь такая теория? Что Homo sapiens sapiens в Восточной Европе скрещивались с Homo sapiens neanderthalensis, так что по крайней мере некоторые из современных людей несут в себе неандертальские гены?
— Ты откуда вылез, Кайл? Из пещеры? — Стоун усмехнулся собственной остроте. — Уже лет двадцать как выделили участки неандертальской митохондриальной ДНК, а полтора года назад получили полный набор неандертальской ядерной ДНК — в «Природе вещей»[1293] был целый эпизод на эту тему.
— Ну, как ты говорил, никто в наши дни не смотрит таких передач.
Стоун фыркнул.
— Так или иначе, это вопрос решённый — что человек неандертальский не был подвидом того же вида, к которому принадлежим мы сами. На самом деле они были чем-то иным: Homo neanderthalensis, совершенно отдельным видом. Да, возможно — но только возможно — что люди и неандертальцы могли производить на свет детей, но эти дети почти наверняка были стерильны, как мулы.
— Нет, — продолжал Стоун, — она слишком прямолинейна — эта идея, что если у кого-то надбровные дуги, значит, в нём наверняка неандертальская кровь. Надбровные дуги — это часть нормальной вариативности Homo sapiens — как цвет глаз, или перепонка между большим и указательным пальцами. Если рассмотреть менее очевидные детали неандертальской анатомии — такие как носовая полость с двумя боковыми треугольными выростами, или следы крепления мышц на костях конечностей, или даже полное отсутствие подбородка — то можно увидеть, что они совершенно непохожи на людей. — Он отхлебнул пива. — Неандертальцы вымерли полностью и безвозвратно. Они были венцом творения в течение где-то ста тысяч лет, но потом их сменили мы.
— Жаль, — сказал Кайл. — Мне всегда нравилась идея о том, что мы их ассимилировали.
— Природа так не работает. То есть, возможно, в случае некоторых видов это иногда и случается; к концу нынешнего столетия на нашей планете, несомненно, будет больше людей смешанного расового происхождения, чем чистокровных представителей отдельных рас. Но чаще всего мирной передачи эстафетной палочки не происходит, и настоящее не ассимилирует прошлое. Новое попросту уничтожает старое.
Кайлу вспомнились попрошайки с Квин-стрит.
— У тебя есть студенты-аборигены?
Стоун покачал головой.
— Ни одного.
— У меня тоже. И я не думаю, что у нас есть хоть один преподаватель из коренных.
— Я таких не знаю.
— Даже на факультете культуры коренных канадцев?
Стоун качнул головой.
Кайл отхлебнул из своего стакана.
— Да, может, ты и прав.
— Я точно прав, — ответил Стоун. — Конечно, аборигены по-прежнему существуют, но они чрезвычайно маргинализированы. Десятилетиями среди них фиксируется самый высокий уровень самоубийств, самая высокая детская смертность и самый высокий уровень безработицы среди всех демографических групп страны.
— Но я помню, что когда я двадцать лет назад ходил в школу, — сказал Кайл, — то со мной училось несколько коренных.
— А как же. Но это благодаря правительственным деньгам — а ни Оттава, ни провинции теперь не тратят деньги, если эти траты не приносят им кучу голосов избирателей — а в данном случае это, к сожалению, невозможно. В Канаде сейчас украинцев много больше, чем коренных канадцев. — Он помолчал. — В любом случае, правительственные программы вроде той, что привлекла коренных в твою школу, никогда не имели успеха; я как-то делал одну работу в министерстве по делам коренных канадцев и народов севера, пока его не упразднили. Коренные не хотят нашей культуры. И когда мы решили, что их культура несовместима с нашим образом жизни, мы перестали поддерживать их права на земли и позволили им как этносу вымирать. Мы, европейцы, отобрали Северную Америку у аборигенов окончательно и бесповоротно.
Кайл какое-то время молчал, потом сказал:
— Ну, хотя бы никто не собирается отобрать её у нас.
Стоун отхлебнул пива.
— Ну да. Пока на Землю не заявятся любимые пришельцы твоей жены, — сказал он без тени юмора.
Какое чудо! Захватывающее и волнующее, как кислота, которую она попробовала наряду со многими другими вещами, когда впервые приехала в большой город.
Разум другого человека!
Это запутывало, пьянило, пугало и возбуждало.
Она боролась с удивлением и волнением, пытаясь снова вывести рассудок на первый план.
Но другой был таким иным.
Начать с того, что это был мужчина. Разум мужчины.
Но было и много других несоответствий.
Изображения были окрашены по-другому. Всё какое-то коричнево-жёлто-серое и…
Ах да, конечно. У Боба, двоюродного брата Хизер, была такая же проблема. Этот человек, кем бы он ни был, страдал дальтонизмом.
Но не хватало и чего-то ещё. Она могла… в общем, слово «слышать» здесь подходило не хуже прочих… она могла слышать его мысли, беззвучную болтовню, голос без дыхания, звук без вибрации, слова, падающие влево и вправо, словно костяшки домино.