И моя рука пошевелилась. Я увидел, как она слегка дёрнулась. Но я, должно быть, отменил движение, аннулировал первичный импульс, воспользовался тем осознанным вето, о котором говорил Портер, потому что моя рука практически сразу снова замерла.

Просто двигай рукой!

И, наконец, рука задвигалась: повернулась в плечевом суставе, в согнулась в локтевом, крутанулась в запястье, слегка согнула пальцы — и моя ладонь легла на её.

Я ощутил на ладони тепло и…

Электричество? Так ведь это называют? Покалывание, реакция на касание другого — да, чёрт возьми, именно так — другого человека.

Карен смотрела на меня, её камеры — её глаза, прекрасные зелёные глаза — сфокусировались на моих.

— Спасибо, — сказала она.

Я видел своё отражение в её глазах. Мои брови устремились вверх, как всегда, слегка зацепившись за что-то по пути.

— За что?

— За то, что видишь настоящую меня.

Я улыбнулся, но потом она отвела взгляд.

— Что?

Она несколько секунд молчала.

— Я… я была вдовой не так долго — всего два года — Но Райан… у Райана был альцгеймер. Он не мог… — Она запнулась. — Прошло столько времени.

— Подозреваю, что это как ездить на велосипеде.

— Думаешь?

Я закрыл глаза и слушал голос Карен, который, я должен признать, был тёплым и живым и очень человеческим.

— Это ничего, — сказала она, прижимаясь ко мне. — Времени у нас хоть отбавляй.

— Точно. — Я улыбнулся.

И Карен тоже улыбнулась мне своей идеально симметричной улыбкой. Она снимала роскошный двухкомнатный номер. Мы перешли в спальню и там…

Чёрт, это оказалось совершенно лишено сексуальности. Я хотел, чтобы это было сексуально, но получилось лишь трение пластика о тефлон, кремниевые микросхемы и синтетическая смазка.

С другой стороны, Карен, похоже, это нравилось. Я знал старый анекдот о том, что если есть вишнёвое мороженое каждый день, а потом вдруг перестать, то тебе по-настоящему захочется вишнёвого мороженого. Да, после нескольких лет, полагаю, и вишнёвое мороженое покажется вкусным…

В конце концов Карен кончила — если в данной ситуации применим этот термин. Она прикрыла свои стеклянные глаза пластиковыми веками и издала несколько раз от раза более резких и более гортанных звуков, в то время как её механическое тело стало даже более жёстким, чем раньше.

В это время и я почувствовал себя где-то на грани оргазма; я всегда ощущаю возбуждение, когда кто-то испытывает оргазм благодаря мне. Но не было всплеска, пика, максимума, и возбуждение быстро прошло. Когда я вышел из неё, мой протезный член был по-прежнему напряжён.

— Привет, незнакомец, — тихо сказала Карен, глядя мне в глаза.

— Привет, — ответил я. И улыбнулся, сомневаясь, что на искусственном лице будет просто отличить искреннюю улыбку от вымученной.

— Это было… — сказала она и замолчала, подыскивая слово. — Это было хорошо.

— Правда?

Она кивнула.

— Я никогда не кончала во время акта. Мне нужно было… гмм, в общем, сам понимаешь. — Она довольно усмехнулась. — Должно быть, в отделе телесного конструирования в «Иммортекс» и женщины работают.

Я был рад за неё. Но я также знал, что старинная пословица права. Секс делается не между ног, а между ушей.

— А тебе как? — спросила Карен. — Тебе понравилось?

— Это было… — я замолчал. — Э-э… думаю, к этому надо привыкнуть.

Мы с Карен проговорили несколько часов. Она слушала с таким вниманием и сочувствием, что я обнаружил, что рассказываю ей вещи, которые в жизни никому не рассказывал. Я даже рассказал ей о том, как поругался с отцом, и как он потерял сознание у меня на глазах.

Но разговаривать можно лишь до тех пор, пока, пусть временно, не закончатся темы для разговоров, так что сейчас мы просто расслаблялись, лёжа в постели в номере Карен в «Фэйрмон-Ройал-Йорк-отеле». Карен читала книгу — настоящий бумажный том в переплёте — а я пялился в потолок. Мне, однако, не было скучно. Мне нравилось смотреть в потолок, в его белое пустое пространство.

Карен, должно быть, испытывала совсем другие эмоции, когда в начале своей карьеры смотрела на пустой лист бумаги в печатательной машинке, или как назывались эти штуки. Подозреваю, что пустая белизна должна пугать автора, чья работа — заполнять её, но меня его безликий простор, здесь, в спальне, не прерываемый даже люстрой, потому что она освещалась лишь торшерами и ночниками на тумбочках, умиротворял и позволял сосредоточиться, отсекая внешние раздражители. Он был идеален для того, чтобы прислушиваться к шевелению собственных мыслей.

Не помню…

Что?

Это тоже не помню. Ты уверен?

Чего я не помню? Конечно, если бы я смог вспомнить это — чем бы оно ни было — то я не беспокоился бы о своей неспособности это вспомнить…

Нет. Нет. У меня нет никаких воспоминаний о…

О чём? О чём у меня отсутствую воспоминания?

Ладно, как скажешь. Но всё это очень странно…

Я тряхнул головой, пытаясь привести мысли в порядок. Пусть это и клише, но мне обычно помогало — правда, не в этот раз.

Я уверен, что запомнил бы такое…

Не то чтобы я слышал чей-то голос; не было никакого звука, тембра, модуляции. Лишь слова, что скребутся на периферии восприятия, артикулированные, но не произнесённые слова, идентичные моим собственным мыслям.

За исключением…

Нет, у меня отличная память. Факты, цифры, мелкие подробности…

За исключением того, что это как будто бы не мои мысли.

Как ты сказал, кто ты такой?

Я тряхнул головой ещё более энергично; мой взгляд метнулся от зеркальной дверцы шкафа слева от меня к менее чёткому моему отражению в окне справа.

Хорошо, ладно. А меня зовут Джейк Салливан…

Странно. Очень странно.

Карен посмотрела на меня.

— Что-то не так, милый?

— Нет, — машинально ответил я. — Нет, всё в порядке.

Кратер Хевисайда расположен на 10,4° южной широты и 167,1° восточной долготы — довольно близко к центру обратной стороны Луны. Это означает, что Земля здесь находится прямо внизу, отделённая от нас 3500 км скалы и примерно в сотню раз бо́льшим пространством пустоты.

Кратер Хевисайда имеет 165 км в поперечнике. Диаметр обитаемого модуля Верхнего Эдема всего пятьсот метров, так что пространства для роста предостаточно. По планам «Иммортекс» к 2060 году ежегодно будут проходить сканирование около миллиона человек, и всю их кожуру надо будет где-то размещать. Конечно, они не задержатся в Верхнем Эдеме надолго: всего на год-два, пока не умрут. Невзирая на утверждения «Иммортекс» о том, что мозговые структуры копируются со стопроцентной точностью, технология постоянно улучшается, так что никто не захочет проходить процедуру раньше, чем это необходимо.

Верхний Эдем состоит из обширного дома престарелых с постоянным уходом, стационара для умирающих и комплекса роскошных квартир для тех постояльцев, кто ещё способен жить без круглосуточного присмотра. Нет, не постояльцев. Жильцов. Жильцов без права переезда.

Внутри Верхнего Эдема во всех комнатах и коридорах были очень высокие потолки — слишком уж легко случайно отправиться в полёт. Но даже при этом потолки на всякий случай имели мягкую обивку, а светильники были утоплены в неё. И повсюду растения — не только для красоты, но и чтобы поглощать из воздуха излишки углекислоты.

Я всегда относился с недоверием к заявлениям больших корпораций, но пока слова «Иммортекс» нигде не расходились с делом.

В моей квартире было всё, чего я мог пожелать, и она была в точности такой, какую мне показывали в ходе виртуального тура на Земле. Мебель выглядела как сделанная из натурального дерева — сосны, которая мне особенно нравилась — но, конечно же, не была деревянной. Хоть компания и заявляла, что предоставит любую роскошь, которую вы способны оплатить, я не мог взять с собой свою старую мебель из Торонто — она должна была остаться моему… моему сменщику — к тому же доставка её с Земли обошлась бы в совершенно астрономическую сумму.