А как насчет силы воли Оппенгеймера? Она справлялась все хуже и хуже. Так много всего на него навалилось: давление с разных сторон и боль, долг и скорбь. Все зависело от этой лаборатории в пустыне, от работы собранных сюда ученых, от него.

Он потягивал трубку и думал о гусиной коже на голом теле, зеленке, разбитых пробирках и отравленных яблоках, о Патрике Блэкетте и Джин Тэтлок.

В конце концов он поплелся в спальню, лег, не раздеваясь, на жесткую кровать и, как саван, обернул вокруг костлявого тела тонкое покрывало.

Сидя за столом в гостиничном номере высоко в Альпах, Вернер фон Браун старательно крутил ручки настройки на деревянном корпусе настольного радиоприемника, пытаясь вновь отыскать нужную станцию. Из-за того, что, как ему показалось, он услышал минуту назад, сердце бешено колотилось, но, прежде чем рассказать остальным, следовало удостовериться. Если он неправ, ошибка подтвердится вальсом, передаваемым на радиоволне, а если он прав, то все радиостанции должны передавать один и тот же текст. Толстые пальцы медленно вращали бакелитовый конус.

Треск статических разрядов.

И опять.

И потом: «…наш славный фюрер пал смертью храбрых сегодня днем в Берлине, сражаясь до последнего вздоха с проклятыми большевистскими ордами. Адольфу Гитлеру, величайшему лидеру, которого когда-либо знал мир, родившемуся в Австрии двадцатого апреля 1889 года, было всего пятьдесят шесть…»

Вернер обессиленно откинулся на спинку единственного в комнате стула, сосновое сиденье жалобно заскрипело под тяжестью двухсотпятидесятифунтовой[1502] туши. Этот широкоплечий мускулистый тридцатитрехлетний мужчина шести футов[1503] ростом, с волосами песочного цвета и голубыми глазами, больше походил на игрока в американский футбол, чем на ведущего инженера нацистской ракетной программы, и даже недавняя травма напоминала спортивную – левая рука Вернера, сломанная в двух местах во время автомобильной аварии, была закована в тяжелый гипс и наполовину приподнята, как бы в остановленном на полпути движении Sieg Heil.

Фон Браун встречался с фюрером четыре раза. Первый раз в 1939 году, а последний – почти два года назад, в июле 1943-го. Как и любой, кому доводилось иметь дело с Гитлером, он чувствовал сверхъестественную харизму этого человека. Вернеру нравилось считать себя аполитичным, однако форму кавалерийского подразделения СС он носил если не с фашистской гордостью, то, по крайней мере, с определенным восхищением ее сексуальной черной кожей и металлической отделкой.

Смерть Гитлера в этом году была неизбежна – или героически, в бою, или, случись она несколько позже, перед расстрельной командой одной из армий противостоявшего ему союза. Многие будут скорбеть о его кончине, а вот фон Браун, талантливый инженер, сразу обратил свой аналитический ум к реальной проблеме. Еще в начале января 1945 года, пять месяцев назад, он понял, что война бесповоротно проиграна, и, собрав свою группу ракетчиков, прямо заявил о близком разгроме Германии. В любом другом коллективе рейха подобное публичное заявление неизбежно повлекло бы за собой концлагерь или даже казнь, но его ракетчики были практичными людьми, хоть и витали по долгу службы мыслями в облаках.

Более того, еще в марте прошлого года сам Вернер и двое его подчиненных в курортном городке Цинновиц перебрали на вечеринке, и Вернер уже тогда позволил себе заговорить о своей растущей уверенности в том, что Германия движется к сокрушительному поражению. Это само по себе было крайней дерзостью, но он по пьяной лавочке сболтнул и нечто такое, о чем следовало бы накрепко молчать, громко воскликнув Ist mir scheißegal – «мне насрать» – по поводу военного применения ракет, и добавил, что его цель – это пилотируемый космический полет. Агенты Гиммлера арестовали всех троих за то, что они поставили мечты о небывалом выше военного производства, и посадили на гауптвахту на неделю с лишним.

И теперь, узнав о смерти фюрера, Вернер не сомневался в том, что авторитарный режим очень скоро обрушится. Большинство нацистов было предано не Германии, а лично Гитлеру, и поэтому многие из тех, кто еще вчера приравнивал пораженческие разговоры к предательству, сейчас думают о том, как бы побыстрее и повыгоднее сдаться. Фон Браун не собирался сидеть в тюрьме и не допускал мысли о таком будущем для своих сотрудников – слишком уж ценными были их знания. Но кому из триумфаторов достанется это наследство? Какая из стран-победительниц заслуживает такого дара – ключа от дороги в космос?

Он уже говорил на эту тему со своими сотрудниками. Они договорились, что, когда придет время, сдадутся все вместе, как единая организация, и не позволят союзникам выбирать, кого нанимать на работу, а кого казнить. Они также сошлись на том, что терпеть не могут французов (а кто смог бы?), что Советы – животные и что британцы и в мирное время не смогут позволить себе столь грандиозной затеи, как Британская экспериментальная ракетная группа. Оставались американцы. Большинство ракетчиков никогда не встречали янки, и все, что они знали об этой стране, было почерпнуто из фильмов, но все немцы знали, что такое настоящий ужас, и были уверены, что любое будущее наверняка не может быть хуже.

У американцев не было Прометеев – ни одного блестящего ученого или инженера, получившего огонь от богов; рейх сокрушила в порошок, словно кость в ступке аптекаря, обычная простая незамысловатая военная сила. Зато у немцев имелся Прометей, и это он – герр профессор доктор Вернер Магнус Максимилиан Фрейхерр фон Браун: его ракеты «Фау-2» летали так быстро, что звуки их взрывов слышали в Лондоне раньше, чем рев двигателей; это поистине божественный огонь! И это могущество – способность создавать самые совершенные ракеты, которые когда-либо видел мир, – спасет их всех.

Вернер встал (стул в спальне снова скрипнул, теперь от облегчения) и направился вниз, в пивную расположенной на германо-австрийской границе лыжной базы «Хаус Ингебург», где скрывался вместе со ста семьюдесятью своими сотрудниками. Несколько недель назад они спрятали свои четырнадцать тонн бумаг и чертежей в заброшенной шахте в горах Гарца, опасаясь, что эсэсовцы уничтожат их, чтобы документация не попала в руки врага. Затем они покинули ракетную базу в Пенемюнде, которую беспрепятственно бомбила авиация союзников. Здесь, в разреженном воздухе Альп, близ извилистой дороги, ведущей к месту, которое в настоящее время носит название «перевал Адольфа Гитлера», но, несомненно, скоро вернется к своему довоенному названию – Оберйох, они ждали своего часа.

Как только он вошел в пропахший дымом и шницелями пивной зал, Винер Гузель, инженер-электрик, на несколько лет моложе фон Брауна, кинулся к нему и схватил за здоровую руку.

– Mein Gott… – пробормотал он, уставившись на фон Брауна широко раскрытыми глазами, и, смертельно побледнев, указал на радио. Оно не работало, но, вероятно, его выключили только что. – Mein Gott…

– Нельзя терять время, – сказал Вернер. – Где Дорнбергер?

Гузель указал на одну из кабинок, и Вернер направился туда. Фон Браун являлся (в определенной мере) гражданским руководителем ракетной программы, но главным лицом в ней был генерал-майор Вальтер Дорнбергер, который лично привлек к работам Вернера, несмотря на ряд неодобрительных отзывов о нем. Фон Браун ловкой дипломатией убедил Дорнбергера разместить новое предприятие по разработке и созданию ракет в Пенемюнде – месте, связанном с историей рода фон Браунов. Однако у них случались и конфликты – в основном из-за стремления Вернера к die schöne Wissenschaft – высокой науке, тогда как генерал был целиком и полностью сосредоточен на производстве оружия.