– Университет Святого Петра? – с удивлением переспросил Шлоссер. – А где это? Надеюсь, не в Риме?

– Нет, это у нас.

Где это «у нас», наёмник уточнять не стал, а иначе Свешникову пришлось бы что-то выдумывать.

Историк уже пожалел, что начал разговор. Если немец ударится в воспоминания о студенческой жизни, поддержать разговор будет трудно. Ну, не знает бывший студент 1990-х годов специфики средневековых университетов. А ещё, не дай бог, тот начнёт исполнять какую-нибудь песенку на латыни, а доцент, к стыду своему, не вспомнил бы даже «Gaudeamus igitur». Всё, что осталось в памяти: в юности положено веселиться, потому как всех ждёт хлад могилы. Оптимистично, конечно, что уж там…

– Господин советник, а вам не кажется странным, что мы, два европейца, два образованных человека, помогаем Московии? – спросил вдруг немец.

– А что здесь странного? – пожал плечами Свешников. – Нам платят деньги, мы их отрабатываем.

– Дело вовсе не в деньгах! Берите выше!

Свешников бросил на немца заинтересованный взгляд. Фраза, высказанная наёмником, настраивала на философский диспут. И где – в Дорогобуже семнадцатого века!

Шлоссер, увидев, что нашёл благодарного слушателя, продолжил развивать мысль:

– Нам, европейцам, самим Провидением уготовано помогать России! Вот мы с вами почему-то стоим за императора Василия. Но не лучше ли будет, если русский престол займёт сын польского короля?

– А чем лучше?

– Таким образом будет восстановлена историческая справедливость, – горячо заговорил немец. – На русский престол вновь взойдёт правитель, в чьих жилах течёт германская кровь! Россия – огромная, богатая страна, у неё большое будущее. Но это возможно, только если на её престоле будет сидеть немец. Русские – великие труженики и воины, но никуда не годные организаторы!

До Свешникова не сразу дошло, о какой «германской крови» идёт речь, но потом он вспомнил, что Сигизмунд III, король Польши, был шведом, и, стало быть, его сын, будущий король Владислав (номинальный царь Московской Руси) – тоже швед.

Сколько уж там «германской» крови на самом деле текло в его жилах, сказать трудно, потому что к «германской» примешаны и польская, и литовская, и итальянская.

От рассуждений бывшего студента Кёнигсбергского университета повеяло чем-то до боли знакомым. Не иначе, отголосок баталий между сторонниками Байера – Клейна и Ломоносова – Фомина. То есть, между «норманистами» и «антинорманистами».

А немец, между тем, почти в упоении говорил:

– Наш профессор – не упомню имени этого достойного учёного мужа, читал древние хроники руссов, хранящиеся в Кёнигсбергском университете. И там чёрным по белому написано, что изначально руссы владетелей варягов имели. А выгнавши оных, Гостомысл, от славянского поколенья, правил владением, и в его княжение русский народ сделался от междоусобных мятежей ослабевшим. Тогда по его совету руссы владетельский дом от варягов опять возвратили, то есть Рюрика и его братьев.

– И, откликнувшись на призыв оных, – подхватил Свешников, – братья Рюрик, Синеус и Трувор пришли править Русью. Рюрик сел править в Новгороде, Синеус – в Белоозере и Трувор – в Изборске.

– О, вам тоже знакома эта хроника?

– А почему вы и ваш профессор считаете, что Рюрик и его братья были германцами, а не поморскими славянами? Сигизмунд Герберштейн считал, что варяги произошли от вагров – славянского племени. И, кстати, из земель Шлезвиг-Голштинии.

– Да, я слышал о его работе. Но барон фон Герберштейн был ревностным папистом, а можно ли доверять мнению католика? Ну сами посудите, разве он может быть прав? Заметьте, герр Михайлувич, русские постоянно зовут на помощь иноземных солдат, лекарей и обращаются к нам, к германским народам, носителям цивилизации. Ваше появление здесь – чистая случайность. Искать князей у поморских славян – это нелепица! Если бы варяги были славянами, разве они смогли бы создать славянское государство, дать подданным законы, письменность?

– А откуда они их взяли? – ехидно поинтересовался Свешников.

И, с удовольствием посмотрев на недоумевающего наёмника, стал перечислять:

– Если варяги принесли государство – то кем был Гостомысл? Вы сами сказали, что «Гостомысл, от славянского поколенья, правил владением». Худо ли, хорошо ли, это другой вопрос. Теперь о законах. Что за законы могли принести варяги, если у них у самих законов не было? На Руси первым законом стала «Русская Правда». Но от пришествия варягов и до неё прошло больше ста пятидесяти лет. А письменность? Варяги, насколько я помню, передавали информацию рунами, а на Руси до сих пор пользуются кириллицей.

Август Шлоссер слушал внимательно, но его ноздри задрожали, щека стала подергиваться.

Наверное, Свешникову следовало обратить внимание на выражение лица своего собеседника, но это был как раз тот случай, когда и маститые учёные начинают кидать в оппонента табуретками.

– Кстати, один ваш земляк – тоже учёный, Байер, слово «варяг» выводил из языка эстов: «varas» – «разбойник». Он сопоставил его с русским «тать».

Свешников не стал уточнять, что до рождения Байера, равно как и прочих создателей «норманнской теории» (да и «антинорманской» тоже), должно пройти ещё немало времени. Впрочем, при нынешних исторических раскладах оно может и не состояться. И, похоже, кто-то собирается пресечь и жизнь самого Байера (хотя в 1610 году он ещё и не родился!).

– Герр советник, – торжественно заявил Шлоссер, глядя в глаза историку и слегка усмехаясь. – Как я полагаю, вы намеренно оскорбляете и меня, и моего наставника. Поэтому я требую от вас сатисфакции. Жду ваших секундантов.

«Ох ты, господи! – мысленно возопил Свешников. – Вот только дуэли мне тут не хватало!»

Посмотрев более внимательно на рожу наёмника, он понял, откуда у того шрамы. И можно не гадать, как студент Albertus-Universität Königsberg оказался в наёмниках.

Дуэли на шпагах – обычное дело для буршей, но на них не принято биться до смерти. Видимо, герр Шлоссер убил кого-нибудь.

Не то чтобы Свешников боялся наёмника, но дуэлировать было нежелательно. Сам-то он вряд ли пострадает (Дёмин отдал приказ носить бронежилеты и днём, и ночью), да и шпагой он владеет вполне сносно, но зачем ему лишние заморочки?

Алексей Михайлович прикинул, что он может и отказаться, но… Посему сказал:

– Раз вы настаиваете на сатисфакции, пойдёмте.

– Как, прямо сейчас? – растерялся наёмник, не ожидавший такого поворота. – Но так не полагается! Следует взять секундантов, обговорить условия. И, в конце концов, следует составить завещание. Давайте хотя бы завтра.

– Нет уж, господин Шлоссер, – покачал головой историк. – Я не могу откладывать. Кто знает, удастся ли нам сразиться завтра? И, отчего вы решили, что не полагается? А завещание… Думаю, о вашем имуществе позаботятся ваши товарищи. Касательно же секундантов… Мы сейчас пойдём выбирать место дуэли, по дороге возьмём кого-нибудь из ваших друзей. Думаю, для засвидетельствования честной дуэли нам хватит и одного. А условия простые – сражаемся тем оружием, что есть у нас. Бьёмся до смерти.

Шлоссер слегка спал с лица, но просить отсрочки не стал.

Едва ли не рука об руку два экс-студента вышли с площади и отправились искать укромный уголок, где без помех могли бы продырявить друг другу шкуру.

Как и предполагал Свешников, по дороге им попался один из мушкетёров – толстомордый, небритый и явно мечтавший опохмелиться.

В ответ на предложение стать секундантом толстомордый с тоской посмотрел на товарища, выругался сквозь зубы, но пошёл. Август назвал его имя – вроде Ранкель, а может – Дранкель. Где-то Свешников его уже слышал, но не мог вспомнить, где именно.

Ранкель-Дранкель, как и положено секунданту, предложил решить дело миром. И, как водится: каждый из дуэлянтов ждал, что его противник предложит мир, но ни один не предложил. Для проформы он ещё проверил оружие – палаш наёмника и шпагу серба, пожал плечами: мол, сами решили – и отошёл в сторону.