Ротмистр подивился птице, но тут же про неё и забыл, потому что внизу намечались более интересные события.

Похоже, русское быдло совсем ополоумело. Вместо того, чтобы хотя бы приблизиться к воротам и попытаться вырубить их топорами, мужичьё остановилось, а потом, повинуясь чьей-то команде, установило пищали на посошки и, старательно зажмурив глаза, приложило фитили к ружьям.

Свинцовые шары отрикошетили от железной обивки ворот. Стрелять из старых пищалей по таким вратам – всё равно, что бросать в них камнями.

Поляки, стоявшие на карауле, дружно захохотали. К ним присоединились и остальные ратники.

Ротмистр, поначалу собиравшийся дать команду хоругви седлать коней и разогнать этот сброд, решил пока не спешить. Смех смехом, но этого быдла слишком много. Безопаснее отсидеться за стенами. Вон, впереди московитов выдвинулся хлоп в серой епанче, державший в руках какую-то диковинную уразину – не то маленькую пушку, не то мушкетон.

– Пан ротмистр, гляньте, – сказал один из солдат, отвлекая внимание начальника от непонятного русского. – Коронное войско!

По южной дороге, прямо в тыл русских, выдвигалась тяжёлая кавалерия. На солнце блестели шлемы, сверкали зерцала, а за спинами витязей развевались крылья!

– По коням! – зычно скомандовал ротмистр.

Пожалуй, теперь можно сделать вылазку, чтобы гусары потом не говорили – мол, отсиделся за стенами, старый хрыч, пока его спасали.

Тяжёлая кавалерия рассечёт русских как горячий нож масло, они начнут разбегаться по сторонам, и тут-то его витязи и порубят московитов.

Так, а что тут опять летает?

Оставив на вратах и башне с дюжину солдат, ротмистр выстроил свою хоругвь в колонну по четыре, плотно сдвигая ряды, махнул дланью, приказывая открыть ворота.

Тяжёлые створки ворот раздвинулись, ротмистр привычным движением взмахнул рукой, так же привычно тронул поводья, задавая темп своему небольшому войску.

Сейчас хоругвь ринется вперёд, обтекая московитов, а он, пожалуй, срубит первым того русского с непонятным не то мушкетоном, не то потешной пушчонкой. Тот как раз опустился к земле, припав на одно колено, и уразину чудную поставил перед собой. Короткая тренога у неё, что ли, была?

Пушечка эта как будто три раза подряд сверкнула крохотным огоньком. Звук, похожий на выстрел, трижды донёсся до пана Велислава – тук-тук-тук! Он не поверил увиденному и услышанному, потому что ни один мушкет и ни одна пушка в мире так часто не стреляют. И уж тем более ротмистр не успел увидеть несущиеся навстречу вращающиеся снаряды. Хотя говорят, что перед смертью время останавливается, и человек способен увидеть поразившую его пулю, но кто его знает, не выдумка ли это учёных книжников?

Первая осколочная граната поразила ротмистра в грудь. Две другие разорвались внутри польской хоругви, встретившись с телами следовавших за командиром кавалеристов. Как бумагу пронзая доспехи кусочками металлических «рубашек», раздирая ими плоть витязей и ни в чём не повинных коней.

Хоругвь, прошедшая несколько войн и множество сражений, была уничтожена ещё до вступления в бой. Те, кому повезло остаться в живых, были оглушены. Жолнеров, стоявших у ворот, побило каменной крошкой и щепой.

В город врывались гусары, на ходу сбрасывая крылья, а за ними вбегала толпа мужиков, радостно громя всё вокруг и торопясь убить уцелевших и ополоумевших ляхов.

Где-то через полчаса Дорогобуж окончательно пал и перешёл в руки отряда Дёмина.

В качестве штаба Дёмин выбрал дом прежнего воеводы, располагавшийся на большом холме. В этом же здании квартировал и ротмистр Нелюбович, которого вместе с солдатами его войска (пленных на сей раз не брали) хоронили в одной братской могиле.

Воевода обнаружил в доме штат прислуги: кухарку, привратника и конюха с истопником.

Приказав им навести порядок в доме, да как следует вымыть полы, подполковник махнул рукой. Видимо, дворня осталась ещё с прежних времен. А куда ей, собственно говоря, деваться? Так и жили, исполняя обязанности. Ну, живут, так нехай живут.

Рядом с домом воеводы стояла деревянная церковь. Удивительно, но поляки, не испытывавшие пиетета к православным храмам и святыням, трогать её не стали и даже не оборвали висевшие перед чудотворной иконой золотые и серебряные колечки, серёжки, принесённые в дар. При храме был и батюшка – отец Серафим. Именно его Дёмин попросил организовать службу в честь победы русского оружия и царя всея Руси Василия Иоанновича.

Воевода Дёмин со товарищи выстояли всю службу и, как и положено начальству, первыми подошли под благословление священника. Слава богу, мало кто из прихожан, толпившихся в церкви, обратил внимание на то, что крестились воеводы «щепотью», а не двумя перстами, а коли и обратили, то списали на особенности сербского православия.

– Власть сменилась, – хмыкнул про себя Павленко. – Можно снова надевать будёновки.

После церковной службы к Дёмину явилась делегация здешних «отцов города» (к её формированию приложил руки Морошкин) и из уст самого воеводы узнала, что город отныне и во веки веков является частью Великой Руси.

«Отцы» – старшины, избранные от ремесленных слобод, были не против.

Морошкин тем временем уже развил кипучую деятельность: быстро восстановил вертикаль местной власти, умудрившись моментально разобраться в здешних раскладах и вычленить людей потолковей.

А расклады были самими простыми: город состоял из нескольких ремесленных и купеческих слобод, во главе которых находились старшины. Свешников объявил, что ситуация похожа на Великий Новгород времён существования вечевой республики.

В Дорогобуже никто вече не созывал, но многие вопросы купечество и ремесленная верхушка решали самостоятельно. Например, вывоз мусора и прочего «добра» из города, организацию и оплату ночных сторожей. В чём-то прав у старшин было побольше, нежели у депутатов городских муниципалитетов, а в чём-то поменьше.

Но чего уж точно не было, так это бюрократических проволочек, от которых в наше время сводит скулы. Скажем, если народ хотел поставить у себя храм или школу, то шли и ставили, без согласования со множеством вышестоящих инстанций. Ну, на храм, разумеется, требовалось получить благословление правящего епископа.

Как и ротмистр Нелюбович, Дёмин понимал, что сил его не особо большого войска не хватит на выполнение всех требований в соответствии с Уставом караульной службы. «Приблудившиеся» стрельцы, ратники фон Ноймарка, десятка два попутно собранных «ополченцев» – маловато будет. К тому же фон-барон заявил, что ему и нескольким сопровождающим надо отбыть под Смоленск, чтобы привести к Дорогобужу остатки своего отряда. Обещал не менее сотни бойцов, но когда это будет…

К тому же Дёмин смутно себе представлял, как это будет выглядеть в реальности – немец из русского лагеря спокойно отправляется в польский и приводит оттуда сотню мушкетёров, укрепляя тем самым позиции врага польского короля? Сам он на месте польских военачальников не отпустил бы гансов. Может, расстрелять за попытку измены и не приказал бы, но арестовать и отправить куда подальше точно бы распорядился. Хотя… время иное. И порядки другие, не вполне привычные. Лезть в чужой монастырь со своим уставом Дёмин не собирался. Фон Ноймарку видней, хотел бы обмануть – сделал бы поизящней. Раз обещал и взял деньги, значит, сделает, приведёт наёмников.

А пока, хочешь не хочешь, придётся ставить под ружьё местных и учить «сену-соломе» и прочим хитростям, которые, может, и не сделают из рядовых обывателей полноценных солдат, но хоть немного разгрузят бойцов Дёмина. Хотя бы на внутренние караулы можно их отрядить.

Расчёт на то, что в город могут подтянуться остатки разбитого под Клушино войска, пока не очень оправдывался. К вечеру откуда-то из леса, оглядываясь по сторонам, явилось человек пятнадцать, при этом у половины были такие рожи, что Дёмин ни капли не сомневался, что видит перед собой скорее профессиональных «работников ножа и топора», чем вояк разгромленного в пух и прах Дмитрия Шуйского. Этих бы сразу утопить, чтобы патроны не тратить…