Субмарины начали разгрузку, экипажи подлодок обосновали зал карантина, и Курт с Шомбергом поспешили восполнить утраченные позиции Пауля, воздавая должное Губеру у барной стойки. Привет от Пауля был передан, и Губер ждал развязки сложившейся ситуации. Этот парень ему нравился, запомнившись с первой их встречи своим неуёмным чувством юмора, бесшабашностью и честью офицера, когда дело касалось выпивки.

—Господа подводники! – заявил сразу полковник. – Должен вас уведомить, что с данной минуты вы находитесь под арестом. – Фрикс поднял указательный палец и почтительно продолжил:

—Следуя указаниям гросс-адмирала, я имею честь объявить вам сорок пять суток ареста, без разрешения покидать данную территорию. Караван на материк отправится без вас. Гауптштурмфюрер Заунбах уже предупреждён. Капитан вашей подлодки просил замолвить за вас словечко перед службой СС, старший вахтенный офицер ходатайствовал за вас, ну и, собственно, старший механик тоже… —прокашлявшись, закончил высокопарно полковник перед арестованными. – Вопросы есть, господа офицеры?

—Никак нет, господин полковник! – дружно ответили друзья, одновременно и радостно и недоумённо удивляясь столь мягкому приговору. Могли и в гестапо отправить…

—Яволь. Тогда будьте любезны отправиться к месту, так сказать, вашего заточения, —Фрикс улыбнулся глазами и тут же сурово добавил:

—До прибытия следующего каравана вам надлежит находиться в специальном изолированном помещении. Еду будут приносить два раза в сутки: утром чай и суп, вечером каша. По субботам – душ. Сорок пять суток, господа, это вы ещё легко отделались, —он поднял вверх палец. – За те слова, что вы, Пауль Бромер наговорили против нашего фюрера, вы бы уже бегали с винтовками где-то под Вислой.

Добродушный Фрикс олицетворял собою новый, непоколебимый столп Великой Германии. Во всяком случае, без ложной скромности так думал он, будучи в хорошем расположении духа. С поднятым указательным пальцем левой руки он был похож на Юлия Цезаря, переходящего Рубикон, а то и на самого Наполеона, пытающегося захватить Москву.

Так или иначе, слова были сказаны, распоряжения отданы, и каждый остался доволен собой: полковник, что угодил племяннику гросс-адмирала, а Георг с Паулем тем, что отделались всего лишь арестом в сорок пять суток. И это вместо того, что им вполне мог грозить штрафбат, или гестапо, или вообще концлагерь. Всё-таки фамилия Дениц и тут сыграла роль смягчающего фактора, представ неким катализатором между службой СС и Военно-Морским Флотом третьего рейха, и как впоследствии выяснится – не в последний раз.

Уже через минуту после объявления приговора, Пауль радостный выскочил через заднюю дверь кабинета, как поезд, идущий под откос.

Заточение на Базе-211 началось.

№ 1.

Время было около десяти часов вечера. Слово «примерно» здесь будет уместно, поскольку все наручные часы путешественников остановились ещё, когда их завалило бураном при входе в пещеру. Маленький электронный будильник Павла тоже не работал – он так и остался лежать в санях возле дверей в подземную базу.

Перекусив, и ожидая возвращения Якута, группа профессора занялась делами. Так и не сумев наладить связь с внешним миром, полярники не унывали. Завтра они повторят попытку, уже на свежую голову, а пока Андрей помогал Павлу переводить длинные замысловатые фразы на немецком языке, инженер, в свою очередь, вводил Андрея в тонкости радиотехнического оборудования, настолько, насколько ему позволяла его компетенция. Виктор Иванович в это время обследовал монитор, отвечающий за изображение анабиозного зала, который светился четырьмя камерами на дисплеях пульта, и лишь Сын полка крутился под ногами, весьма довольный ужином и мешая всем своим присутствием.

—Паша, подойди ко мне, пожалуйста. – Начальник станции задумчиво уставился на экран. – Что-то я здесь не соображу, слишком всего много.

Павел оставил Андрея у коммутатора, и с шуткой щёлкнув пингвина по клюву, подошёл вплотную к склонившемуся над чем-то начальнику.

—Смотри. Что видишь? – Виктор Иванович указал пальцем на длинные ряды стеклянных капсул, похожих на древние саркофаги.

—Ого! Сколько же их там? Они что, решили здесь в Антарктиде основать кладбище всего третьего рейха?

—Точнее, не кладбища, а новую колыбель – помнишь, мы об этом недавно говорили? Предполагали нечто подобное. Здесь их не менее тысячи, а возможно и куда больше.

Четыре камеры в перекрёстном режиме покрывали своим обзором всю площадь помещения и позволяли видеть всё пространство целиком. Этот зал, этажом ниже, пожалуй, был самым большим из всех виденных до этого: даже музейный зал с артефактами казался вполовину меньше и по объёму и по высоте, не говоря уже о зале обсерватории с телескопом-колоссом.

Стеклянные саркофаги шли правильными рядами по полсотни штук в ряд, а таких рядов профессор с Павлом заметили не менее двух десятков, а то и больше – при желании можно будет посчитать позже.

Каждый сектор делился на квадраты, и между саркофагами присутствовала «зона передвижения» четырёх-пяти метров ширины.

—На китайские термосы похожи, —задумчиво констатировал Павел. – Нам когда-то в конструкторском бюро такие выдавали, а чуть погодя они появились в продаже на Арбате. Такой же конструкции, только эти большие и стеклянные, а те маленькие и пластмассовые сверху. До сих пор дома стоит где-то на кухне.

Саркофаги представляли собой цилиндрические ёмкости. Металлический каркас по бокам дополняла прозрачная полусфера, служившая, очевидно, закрывающейся крышкой. От обоих торцов шли провода и резиновые шланги. Сгусток проводки уходил своими кольцами в небольшой трансформатор, стоявший тут же у каждого саркофага. Шланги уходили вниз и были утоплены в бетонный пол. Под стеклянными полусферами просматривались человеческие тела, плавающие в какой-то жидкости.

—Криогенная заморозка, Паша.

—Похоже на то. Жидкий азот. Температура минус сто девяносто шесть градусов по Цельсию. При такой низкой температуре человеческий мозг и прочие клетки организма не подвергаются разложению, а тело сохраняет своё функциональное состояние.

—Чтобы потом продолжить существование, —добавил начальник.

—Неужели немцы в сороковых годах добрались и до крионики? Пятьдесят лет назад наука и слова-то такого не знала.

—А чему тут удивляться, после всего, что мы здесь видели? Давай позовём Андрея, я ему кое-что расскажу о глицерине.

Услышав оклик Павла, Андрей взял Сына полка за крыло и подошёл к коллегам.

—Андрюш, ты там разобрался с переводами?

—Немного есть сдвиги. Завтра с помощью Павлика попытаемся выйти на связь – сегодня у меня уже голова раскалывается от этой немецкой готики – так и пляшут перед глазами заумные технические термины. Ещё немного придётся покорпеть, но не сегодня. И коленка опять разболелась.

—Паша без тебя не сможет там разобраться?

—Чисто технически сможет. Но нужны переводы шкалы настроек, длины волн. Переночуем, и утром с новыми силами займёмся сообща, чтобы сразу настроится и на ледокол и на «Мирный».

—Хорошо. Отдохни пока. Чуть погодя, перед сном осмотрим коленку, а сейчас послушай, тебе будет полезно. Потом расскажешь Ване, когда вернётся – если он, конечно, захочет тебя слушать с набитым ртом.

Андрей кивнул и уселся в кресло рядом с монитором. Пингвин тут же пролез между ножек и устроился брюхом на полу.

—Глицерин был известен ещё в Древнем Египте, —начал профессор. – Как видишь здесь на экране дисплея, немцы заморозили тела своих самых нужных людей, чтобы затем, через бездну времён вернуть их к жизни. Вспомни мумии фараонов —это, так сказать, был прообраз криогенной заморозки, разумеется, без льда и низкой температуры: древние египтяне просто не могли знать о таком понятии как минус сто девяносто шесть градусов по Цельсию. Но при мумифицировании, египетские жрецы не могли сохранять мозг, так как он быстро разлагался при зное пустынь в Долине Царей. Они его попросту вынимали и скармливали собакам. А вот учёные Гитлера вплотную подошли к разработке столь низкой температуры, при которой мозг сохраняет все свои качества вплоть до последнего нейрона – а их в полушариях несколько сот триллионов! Здесь, в зале анабиоза, вероятно, находятся в стадии заморозки десятки физиков, биологов, астрономов, инженеров, математиков, конструкторов и прочих полезных в будущем специалистов. Именно в том возрасте, когда человек может творить, создавать, изобретать. А вот те ряды, видишь? – он показал пальцем на экран, —там видны сплошные тела молодых девушек и парней. – Начальник улыбнулся. – Это, скорее всего будущий генофонд арийской расы, нового поколения Новой Швабии, как окрестил эту территорию Гитлер. И весь цвет науки и молодости сейчас плавает в этих капсулах в жидком, но замороженном глицерине, —пошутив, закончил начальник станции.