– Барон Курт фон Ноймарк, – представился он.

Барон говорил по-русски с едва заметным акцентом.

– Слушаю вас, – ответил Дёмин, придав лицу надменное выражение.

– Надеюсь, я имею дело с дворянином? – поинтересовался барон. – С европейским дворянином? – уточнил он.

Напустив на себя гордый вид, Дёмин ответил:

– Наш род из владетелей сербских.

– Герцог Дундич, – воспрянул барон. – Я хочу предложить вам свою шпагу. Свою, а также шпаги своих людей.

Такого поворота подполковник не ожидал. Вчерашние враги просятся на службу? Хотя – почему нет?

– Сколько у вас людей?

– В обозе нас было двадцать человек. Ну, теперь уже меньше, – слегка улыбнулся барон. – Но за десять человек я ручаюсь. Кроме того, под Смоленском у нас есть товарищи – ещё человек сто. Наш контракт с польским королём закончился позавчера. Признаться, я хотел по минованию расчётов вернуться домой.

– Король так плохо платит?

– Его католическое величество Сигизмунд предпочитает отправлять деньги в Рим и постоянно забывает рассчитываться со своими воинами, – сказал немец, поморщившись.

– Значит, здесь у вас десять человек… – задумчиво произнёс Дёмин.

– И они обойдутся вам в сущие пустяки, – расплылся в широченной улыбке барон.

– И сколько?

– Мне, – зачем-то оглянулся немец, – достаточно и десяти талеров в месяц. А моим людям – по пять талеров.

Барон смотрел такими честными глазами, что Дёмин сразу заподозрил – врёт, собака. Но сколько стоит наёмник, он понятия не имел.

К счастью, Свешников с Павленко уже закончили свою работу.

– Господин барон предлагает свои услуги за скромную плату в десять талеров, – сообщил подполковник историку.

– Сколько? – возмутился Свешников. – Облезет!

Опасаясь, что немец не поймёт жаргонизм студентов двадцать первого века, доцент перевёл:

– Das ist zuviel, Herr Baron.

Барон отозвался длинной тирадой, историк начал было отвечать по-немецки, но был прерван командиром:

– Извольте по-русски!

– Господин барон хочет слишком много, – любезно сообщил историк. – Даже в Европе красная цена для наёмника – четыре талера. Ну, капитан получает пять-шесть. В России же их нанимают за два талера, а командир… ну, пусть командир получает пять.

Капитан наёмников приготовился к увлекательному занятию, надеясь выторговать цену побольше, но Дёмин только покачал головой и довольно-таки жёстко сказал:

– Ваши люди получат по два талера, а вы – пять.

Барон, поняв, что с сербским герцогом не поторгуешься, слегка поклонился и протянул руку.

Дёмин не понял, что от него требуется, но опять-таки выручил историк. Свешников метнулся к драгоценному сундучку и, едва не оттолкнув оторопевшего Дениску, вытащил оттуда с десяток талеров. Когда монеты оказались в руках капитана и тот ушёл к своим людям, историк пояснил:

– Господин барон взял задаток. Теперь он станет служить нам ровно месяц.

– Не обманет? – недоверчиво протянул Павленко, притащивший сундучок с собой. – А если его перекупят?

– Не обманет. У наёмников свой кодекс. А перекупить его тоже не могут. Пока месяц не пройдёт – он наш.

– Сам же говорил, что под Клушино шведы к полякам ушли…

– Если бы у Шуйских хватило ума заплатить наёмникам в срок, они бы под Клушино не отступили и к полякам бы не переметнулись. Работа такая – за деньги умереть. Если кто из наёмников хоть раз слово нарушит – считай, что волчий паспорт получил.

Военный совет собрался ближе к вечеру, когда слегка увеличившийся за счёт наёмников отряд встал на ночлег.

Для воеводы соорудили шатёр (должность обязывает), в нём-то Дёмин и собрал спецназовцев. Начальствующего над стрельцами Тимофея и фон-барона не пригласили. Подполковник решил, что доведёт до них свою волю позже, после того, как обсудит дальнейшие планы среди своих.

– Значит так, – начал Дёмин, – даже если мы поспеем в Москву, там, – он нарочно подчеркнул это слово, – мы всё равно ничего из себя представлять не будем. В Москве мы никто и звать нас никак. Любая наша попытка скорректировать историю и спасти Василия Шуйского обречена на провал. Там нас схарчат и даже не подавятся.

– И что тогда – возвращаться домой, не выполнив задание? – озвучил мучивший всех вопрос Морошкин.

– Ни в коем разе! – твёрдо объявил Дёмин. – Мы тут с Алексеем Михайловичем поговорили и пришли к выводу, что есть один способ спутать карты тем, кто намерен снести Шуйского с престола. Я, как вы понимаете, не верю в стихийные перевороты и революции. За каждым таким событием стоит определённая партия тех, кто это организовывает и накачивает деньгами и прочими нужными для дела ресурсами. Согласен, что порой ситуация может вспыхнуть как пожар и выйти из-под контроля, но это точно не наш случай. Другими словами, мы проявим себя здесь настолько громко, что нас заметят в Москве. И при этом мы заявим о себе как о верных слугах законного государя – Василия Ивановича. Алексей Михайлович предполагает, что эта акция может подкорректировать планы врагов царя.

– То есть – долой Семибоярщину! – блеснул познаниями Дениска.

– Именно. Все эти Голицыны, Мстиславские и прочие… Они, если не откажутся от идеи свержения Василия Шуйского, то хотя бы возьмут тайм-аут, чтобы понять потенциальную угрозу с нашей стороны.

– А мы, значит, получим передышку во времени, – догадался Воднев.

– Именно. Время – это то, чего нам так категорически не хватает, – подтвердил Дёмин.

– И каким образом мы сумеем громко заявить о себе? – нахмурился Морошкин.

– Единственный приемлемый вариант – отбить Дорогобуж у поляков и сделать его своим опорным пунктом. Центром силы, если хотите. Дальше по стандартной программе, обкатанной ещё в Козельске: всасываем «пылесосом» остатки разбитой под Клушино армии, собираем ополчение, берём на службу наёмников…

– Так не было у нас под Козельском наёмников, – не преминул вставить Дениска.

– Зато здесь будут. Деньги у нас есть. Короче, в Москве о нас услышат, и тогда ни одна зараза не прибежит под окно Шуйского с криками «Ты нам больше не царь!». А если и прибежит, то гораздо позже, когда у нас уже появятся определённые рычаги воздействия.

– И то хлеб, – покладисто кивнул Воднев. – Но я пока одного не понял: как Дорогобуж брать будем – штурмом? Тогда надо понять, сколько у поляков бойцов под ружьём.

Точного количества войск в гарнизоне не знал даже всеведущий Свешников. Покопавшись в глубинах памяти, он смог извлечь только следующую, не самую полезную информацию: город был взят ротмистром Нелюбовичем, и поляки продержались в нём аж до 1613 года. Ну и вдобавок Алексей Михайлович вспомнил цитату, говорившую, что в Дорогобуже «после польского разорения осталось только десять человек, а уездом владеют казаки». Правда, практического интереса эти сведения не представляли.

– Будем исходить из худшего, – заявил Дёмин. – Сколько служивого народа может ходить под ротмистром?

– Ротмистр командует хоругвью. В зависимости от рода войск и финансовых возможностей ротмистра – от двадцати до восьмидесяти человек, – дал историческую справку Свешников.

– Значит, восемьдесят. Рота. А сколько нам нужно, чтобы городок взять?

– При классической раскладке, да в чистом поле, нужно человек двести. Три к одному. А в крепости… – слегка задумался историк. – Тот же Шеин, имея пятьсот человек, воевал против двадцати тысяч. А нас в Козельске тогда сколько было?

Воспоминания о том, как они умудрились выстоять перед многотысячным войском татар, грели душу. Но эпоха нынче другая, да и они сейчас в другом качестве.

– И есть у меня одно соображение, – продолжал учёный.

– План Свешникова понравился. Однако он требовал определённых затрат. И материальных – соорудить кое-какое снаряжение, и кадровых – привлечь местное население в качестве массовки.

С самого утра пан Велислав Нелюбович был недоволен. Неделю назад, когда полковник Струсь приказал ему занять Дорогобуж, ротмистр обрадовался, восприняв это не только как повышение, но и как нежданный, но заслуженный отпуск – до того осточертело осаждать треклятый Смоленск, где ежедневно рискуешь получить пулю со стены, либо, что вероятнее всего, – кирпичом по голове.