За месяцы, проведённые с группой, историк уже и сам стал настоящим бойцом. Не спрашивая ни о чём, подтянул к себе автомат и тихонечко пополз вправо, огибая спящих людей. Выдвинувшись на позицию, притих, ожидая команды.

Пока Дёмин занимал позицию слева, охотник тихонько будил людей.

Триста метров – не такое большое расстояние, но если ползти, то оно покажется с добрую версту. Пока неизвестные ползли, стрельцы успели потихоньку зарядить мушкеты, возчики ухватили своё оружие – топоры и дубины, готовясь «приветить» незваных гостей.

Когда до обоза оставалось около сотни метров, нападавшие вскочили на ноги и, сохраняя молчание, дружно ринулись вперёд.

– Огонь! – крикнул Дёмин, нажимая на спусковой крючок.

Подполковник бил слева, справа короткими очередями строчил автомат Свешникова, а когда стрельцы, подпустив противника на излюбленные пятьдесят шагов, бабахнули из мушкетов, воевать уже стало не с кем. Двое, которым повезло уцелеть, дружно развернулись и побежали назад, но одного догнала стрела Филимона, а второго – одиночный выстрел историка.

– Весело живём, – хмыкнул Дёмин, по привычке оглядывая своё воинство. Кажется, все на месте, все целы.

Первое время спецназовцы зачем-то собирали гильзы, даже закапывали их в каком-нибудь укромном месте, но потом плюнули. Ну, кому надо – тот поймёт, а кто не знает, долго голову ломать не станет. Глядишь, нарежет из гильз мормышек или блёсен, всё польза.

Подошёл Свешников, ещё державший автомат в руках. Вместе с остальным народом спецназовцы пошли по полю боя, выискивая раненых и пытаясь определить – кого это нелёгкая принесла?

– Шишиги это, – со знанием дела сказал Филимон, перевернув одного из нападавших. Втянув ноздрями воздух, добавил: – Точно, шишига. Они в бане по году не бывают.

Про шишиг Дёмин слышал. Мужики, отчаявшись добиться помощи от властей, начинали образовывать отряды самообороны, чтобы не пускать к себе ни ляхов, ни русских смутьянов и душегубов. Но иногда такие «самооборонщики», увлекаясь лёгкой добычей, сами становились разбойниками, уходили из родных мест (чаще всего их выгоняли свои же односельчане), жили в лесу, в землянках.

А если жить в лесу, месяцами не мыться в бане и не менять одежду, то уже и запах появляется соответствующий, да и сам человек начинает терять человеческий облик. «Робингуды», грабящие богатых и отдающие добро бедным, хороши только в сказках, потому что в реальной жизни богачи через Шервудский лес ездили редко, а кушать разбойничья шайка хотела круглый год.

К счастью, таких людей на Руси было немного, да и то только в периоды каких-нибудь бурных потрясений, потому что в обычное время с разбойниками поступали просто: ловили и, не обременяя себя юридическими закавыками, развешивали на ближайших деревьях.

Уж коли ты крестьянин, то должен пахать землю и растить детей, а не бегать по лесу с кистенём или с топором. И можно долго говорить о том, что не сам крестьянин в этом виноват, а жизненные обстоятельства, но купец или городской обыватель, которому проломили голову и бросили умирать под корягу или в канаву, тоже не виноват.

Робин Гуд сколотил свою шайку из лучших побуждений, но закончил скверно, потому что выдали его шерифу всё те же крестьяне, которых он якобы защищал.

Ехали долго, а Москва всё не желала показываться. По прикидкам Дёмина, если перенести их в городскую черту современной Москвы, то уже должен быть Филёвский парк, но где тот парк?

Даже самой деревни Фили, вошедшей в историю благодаря знаменитому «Совету в Филях», где Кутузов принял историческое решение, не было. А может, и была, только как же её угадаешь среди обилия деревушек, похожих друг на друга?

Указателей никто не догадался поставить, кругом маленькие домишки, вросшие в землю, отсутствие изгородей и скот, пасущийся где попало. Но вот что действительно украшало окрестности, так это церкви, поставленные в самых красивых местах. Лепота, как сказал бы один герой известного фильма.

Даже не верилось, что пройдёт каких-нибудь четыреста лет, и всё здесь покроется многоэтажками и крупнопанельной застройкой, а вместо разбитой просёлочной дороги под ноги станет ложиться асфальт.

Но вот вроде бы показалась излучина Москвы-реки, деревянный мост. Стало быть, скоро и Первопрестольная!

Москва начиналась с огромных полей и небольших огородов. Она чем-то напоминала районные центры необъятной России, где до сих пор на окраинах люди, мнящие себя горожанами, живут в одноэтажных домах с удобствами во дворе, держат кур и свиней, а потом трудятся на собственном огородике, усиленно выращивая картошку и лук. Ну, с поправкой на то, что в одна тысяча шестьсот десятом году, когда картофель ещё и в Англии с Голландией был экзотическим корнеплодом, – в Москве выращивали репу, капусту и свёклу, а также огурцы. Ещё очень много было полей, засаженных горохом.

А ещё спецназовцы поражались обилию яблоневых садов, окружавших не только богатые дома, но и домишки поплоше. Казалось, от изобилия яблок не только ветви клонятся к земле, а сами стволы кланяются в пояс. Около некоторых деревьев лежали дебелые свиньи, уставшие есть дармовое лакомство, а хозяева их не гнали. Верно, паданцы и были предназначены хрюшкам, а того, что оставалось на ветвях, вполне хватало для заготовок на зиму. Компоты там, варенья… Или что делали из яблок в семнадцатом веке? Свешников этого не знал, а уж Дёмин – тем более.

Стрельцы и возчики такое изобилие восприняли равнодушно, а вот «попаданцы» время от времени ухватывали яблоки, прямо-таки прыгавшие в руки.

Наконец-то показалась первая застава, на которой неулыбчивые стрельцы внимательно осмотрели телеги и путников. Но, услышав, что те едут из Смоленска, от самого боярина Шеина, допросы-досмотры прекратили.

– Как там, в Смоленске? – с сочувствием спросил старший дозора – немолодой уже стрелец, в изрядно потрёпанном кафтане и со шрамом через всё лицо.

– Держится Смоленск, – ответил Дёмин. – Вот ежели государь с войском поможет, так и совсем бы хорошо.

– Где бы ещё это войско-то взять?.. – вздохнул стрелец и кивнул своему воинству:

– Мужики, убирайте рогатки. Вишь, служилые из самого Смоленска, от Шеина.

Вот так вот, никаких тебе паролей-отзывов и пропусков с секретными печатями, по которым узнавали диверсантов.

К посланникам подскочил один из стрельцов. Бросаясь то к одному, то к другому, хватался за стремя и спрашивал:

– Ребята, а вы, часом, в Смоленске такого Микитку Лебедева не встречали? Брат он мой. Как в Смоленск ушёл, так и не ведаем, как он там. Вдруг да встречали, а? Может, убит, так хоть легче станет. А вдруг покалеченный где?

Увы, про Микитку Лебедева никто из посланников не знал. Всё-таки не так и мало народу в Смоленске. Где всех упомнить?

Чем ближе к центру, тем выше становились дома, зато уменьшались дворы. Вот уже вместо высоких домов появились деревянные и каменные палаты, потом настоящие терема с башнями и башенками, расписанными в красные, синие и зелёные цвета, крытые где тёсом, а где железом. Едва ли не на каждом перекрёстке стояли храмы, деревянные и каменные, с куполами-луковками – где деревянными, где медными, а кое-где и позолоченными. То здесь, то там раздавался колокольный звон. Как пояснял Свешников, единого времени для молебнов ещё не было.

После Смоленска и маленького Дорогобужа стольный град производил сильное впечатление. Даже люди двадцать первого столетия, повидавшие на своём веку мегаполисы, поражались разноголосице и сумятице, царившей в Москве. А ещё – удивительной чистоте на улицах! Нигде не видать ни мусора, ни конских «яблок». А вдоль дороги обустроены мостовые, сбитые из небольших поперечных досок.

Пожалуй, иностранцы в своих «Записках» изрядно преувеличивали, говоря о грязи и навозе, покрывавших улицы. Или просто переносили впечатления от своих Парижей и Лондонов на Московию.

Ехать сразу к царю было не с руки. Для начала нужно было привести себя в порядок – помыться в бане, поменять одежду, немного отдохнуть. К счастью, искать постоялый двор не пришлось – один из возчиков знал дорогу на подворье боярина Шеина. Сам воевода вместе с семьёй жил там, куда царь пошлёт, но на Москве имел собственный двор. Ну, как же без него?