– Значит, я род Брянчаниновых обделил? И теперь не будут они в Покровском жить, и будущего святого не будет? – вздохнул Дёмин.

– Ты это всерьёз? – хмыкнул Свешников. – Так мы с тобой и так весь расклад порушили. Ну, сам посуди – если Брянчаниновы в Смоленских землях живут, так им никто новых поместий не даст, так как имения Польше не отойдут. А коли они из казаков – то теперь возведение Михайлы Романова на престол тоже под вопросом. Так что, войник сербский, вотчинник новоявленный, бери себе землю, отыскивай крепостных – их, чай, маловато осталось, подразбежался народ, – да заводи новую дворянскую династию. А там, глядишь, и в твоём роду святой появится.

– Ну, если не вернёмся домой, так и будет, – кивнул подполковник.

– Типун тебе на язык, – испугался историк и зашелестел собственной грамотой.

Развернув свиток, бывший изрядно короче предыдущего, Свешников принялся читать:

– Так… титул, имя мы пропускаем… Значит, мне государь отписал пятьдесят четей земли и село Матурино Белозерского уезду. Интересно, а почему это тебе двести, а мне лишь пятьдесят?

– Вот доживёшь до моих лет, послужишь с моё, – покачал головой довольный Дёмин, бывший старше историка года на три, – тогда и тебе цари станут по двести четей земли давать!

– Ну вот, как всегда – социальная несправедливость. Вышестоящим всегда достаются самые лучшие куски с царского стола. Хорошо, Павленко не знает, а то он бы революцию устроил.

– Этот может, – согласился подполковник. – Кстати, а где твоё поместье, не знаешь?

– А хрен его знает, господин полковник, – пожал плечами историк. – Если Белозерский уезд, это может быть и по реке Шексне, и на Белом озере. Там, начиная с первого самозванца, то ляхи, то наши бандиты деревни и сёла грабили. В Воскресенском монастыре – ну, там, где сейчас Череповец стоит, – монахов живьём сожгли. Или, раз Шуйский на престоле, то не сожгли?.. Не помню точно, не то в десятом, не то в восьмом монастырь разорили[50]. Может, и вотчина моя где-нибудь в черте города[51].

– А вот представь себе, Алексей Михайлович, если бы был у нас в стране принят закон о реституции, то пришли бы мы с тобой в администрацию Вологодской области, да и потребовали, чтобы нам вернули наши имения. Вот есть и документальное подтверждение.

– Точно, – подхватил историк. – Верните наследственное владение Олеко Дундичу!

– М-да, – вздохнул подполковник. – Не судьба, боярин сербский, нам с тобой феодалами становиться.

– И не надо, – в притворном ужасе замахал руками историк. – С этими землями в реальности столько заморочек было – не счесть. Поместья да вотчины в те времена кто только не раздавал – и Лжедмитрий, и «Тушинский вор», и прочие самозванцы. Бывало, на одно имение по пять хозяев приходилось. Михайло Романов не стал отменять ни одно пожалованье – мол, сами разбирайтесь. Помещики потом годами по судам таскались, свою правду доказывали… Ты, командор, рассказал бы лучше, о чём с царём говорил.

Дёмин призадумался. С царём он действительно говорил, но ничего такого особого вроде и не обсуждали. Предложение о создании наёмного войска Шуйский отверг сразу, хотя прекрасно понимал, что профессионалы станут служить лучше, нежели «полупрофи».

Стрельцы худо-бедно служат за половинное жалованье, а в остальное время сами зарабатывают на жизнь. Кавалерии – сиречь, дворянству – можно платить землёй.

– Всё, как ты и предсказывал, – нехотя сообщил подполковник. – Ответ один – денег нет! Единственное, чем Василий Иванович заинтересовался, – это личной гвардией. Так и то, такое уже было. «Опричная» тысяча у Ивана Грозного – чем не гвардия?

– Надеюсь, ты не предложил рекрутские наборы вводить?

– Да ну, какие рекруты, если половина страны в запустении! – возмутился Дёмин, потом добавил: – Лучше бы ты к царю сходил, ты больше подсказать сможешь.

– А что я ему подскажу? – усмехнулся историк. – Промышленность развивать, мануфактуры строить? Так для этого факторов производства нет. Нет ни денег, ни людей. Всё сейчас на земле-кормилице держится. Пётр Великий, который якобы первым реформы начал проводить, не с нуля начинал – и батюшка его старался, и брат. Шуйскому сейчас не о глобальном думать надо, а по мелочи – как на престоле усидеть, Смоленские земли освободить, потом мир на Руси установить. Ну, а там всё потихонечку да полегонечку и пойдёт.

Свешников и Дёмин стояли неподалеку от Спасских ворот, стараясь не смешиваться с толпой. Куда там!

«Сербских бояр», стоявших в окружении приличествующей свиты – стрельцов и холопов, прибывших вместе с ними из Смоленска, дворовых людей Шеина, то и дело толкали самые разные люди – то дородная купчиха, выпятившая обширный зад, то какой-нибудь мальчишка, пробирающийся сквозь толпу, а то и ремесленник, принявший «на грудь» с утра пораньше, тем паче, что повод имелся веский. Как же поглазеть на такое зрелище на трезвую голову!

Сегодня, кажется, вся Москва пришла поглядеть на выход войска, отправлявшегося на снятие осады Смоленска. Ещё бы, не каждый раз вместе с войском отправляется сам царь-батюшка. А уж насколько он популярен, любим или нет, это другой вопрос. Царь на Руси – фигура особая, лица не имеющая. Символ.

Немудрено, что публика смотрела словно заворожённая. Не каждый день, чай, в Первопрестольной бывают такие события.

А посмотреть было на что.

Впереди войска скакал кто-то из знатных – в красном кафтане, в заломленной шапке, в дорогом панцире. Кривая сабля, украшенная драгоценными камнями, билась о стремя. Верховой пронёсся так стремительно, что поднялся небольшой ветерок.

Следом за первый верховым проскакал отряд человек в двадцать пять – тридцать. Опять-таки, народ был в дорогом сукне, крепких доспехах и при красивых саблях.

Дальше вышла особая стрелецкая сотня, исполнявшая при государе обязанности личной охраны – в клюквенных кафтанах, малиновых шапках и при иноземных мушкетах. Зато бердыши, использовавшиеся и как подставка для ружья, и как оружие, были свои, российские.

Стрельцы шли важно, слегка косолапя, делая вид, что не видят восторгов окружающих. Ни дать, ни взять кремлёвская рота почётного караула!

– А что, в ногу ещё не ходят? – негромко спросил удивлённый Дёмин.

– В Европе в ногу начнут ходить после Тридцатилетней войны, а у нас – только при Петре Алексеевиче, – сообщил историк, изрядно поднаторевший в военном деле прошлых времён. – Ну, а наш знаменитый печатный шаг вообще в русской армии появится при Павле Первом, а впервые будет введён в Пруссии королём Фридрихом Великим.

Дёмин вздохнул. Ему как офицеру было тяжело наблюдать за таким безобразием.

Но вот показались рынды – юноши из самых знатных семейств, в белых летних шубах, с серебряными протазанами наизготовку. Охрана, скорее, символическая, но так положено.

В окружении юных телохранителей ехал и сам государь. Не в шапке Мономаха, не с жезлом-державой, не в мантии, а в старинной кольчуге, некогда принадлежавшей едва ли не основоположнику рода, в стальном шишаке и с мечом на бедре. Плечи государя прикрывал красный плащ.

Василий Иванович выглядел донельзя серьёзным и воинственным. Впрочем, в былые времена князь Шуйский водил в походы войска и побольше, нежели то, что он вел нынче к Смоленску.

– Царь!

– Надёжа-государь!

– Царь-батюшка! – заголосил народ.

Кое-кто принялся падать на колени, упираясь лбом в новенькие доски мостовых.

Вокруг рынд забегали слуги с не особо большими мешками и принялись бросать в толпу серебряные чешуйки.

Народ заголосил ещё громче, принявшись торопливо хватать царские дары. Как водится, кто-то схватил несколько копеечек, кому-то не досталось ничего, а теперь шло перераспределение ценностей – кого-то побили, кто-то кого-то придавил.

Бабы орали в голос, мужики матерились, а царь с телохранителями за это время успел скрыться из вида, освобождая дорогу новому отряду – немецкими мушкетёрам.