— Ты мой огонь, в ночи бессонной, мой воздух и моя любовь, — кричала я, — я нашей встречи жду покорно, мы будем вместе, как прольется кровь.

— Это же мои стихи! — ахнула брюнетка.

— Ты мой огонь. Огонь… Сынок, она на самом деле называла тебя огнем, как иронично… как иронично, — я подошла ближе. И Эд пустил пламя за моей спиной, перекрывая выход.

— Ты написала стихи про убийство, потом, притворившись мной, убила человека и обвинила в своем злодеянии невиновную женщину, мать, — сказала я, — такие люди не должны жить. Поэтому я заберу вас. Заберу для того, чтобы спасти еще хоть что — то, что осталось от ваших душ. Заберу до того, как вы окончательно превратились в чудовищ!

Эд запустил в комнату больше дыма. Я успела задержать дыхание, а остальные не успели. Староста и его любовница закашляли.

— Прости! — кашляли они, — помилуй, помилуй, мама.

— Как ты смеешь звать меня мамой после всего! — разозлилась я.

— Мама, не надо, не забирай меня. Ты пела мне колыбельные в детстве, ты играла со мной, — староста подошел ближе, он молил о пощаде.

Но я оставалась холодна. Сейчас, стоя над старостой и его подружкой, в дыму, в огне, я ощутила невероятную силу. Любое волнение ушло, меня окутало спокойствие и уверенность. Ты прав, Эд, я актриса.

— Этот ребенок был мне сыном, — сказала я старосте, — этот ребенок мог стать хорошим человеком, а ты уже не сможешь. В твоей душе живет слишком много желчи. Таким нельзя жить. Нельзя.

Тут Эд снова загремел и снова пустил дым.

— Мы во всем сознаемся! — заверил староста, — во всем!

Я наигранно задумалась. Сквозь огонь подошла ближе, наклонила голову.

— Казнь завтра на рассвете, — сказала я спокойно, — если ты не успеешь, то я приду за тобой завтра в полночь. За вами обоими. Тогда вы сгорите заживо. Ваша кожа будет медленно слезать с черепов, глаза вытекут, кости превратятся в угли. Будет стоять смрад на всю деревню. Успей до рассвета, если хочешь жить.

Эд снова пустил дым. На этот раз очень сильно, так что дым заполонил всю комнату, а я успела выйти незамеченной. Только я ступила за порог, как ноги подогнулись. К счастью, меня поймал довольный Эд.

— Ты великолепна, — сказал он мне, отводя за горящий дом.

Огонь разрастался, и вскоре из дома выскочили кричащие староста и его подружка. Они ругались друг на друга, обвиняли в убийстве. И так же продолжая ругань, они помчали в город. Дом догорал. Вокруг оранжевое пламя. И в этом пламени Эд и я. Сердце колотилось, как безумное. Я не верила в произошедшее, не верила, что могла пойти на такое, не верила, что могла так сыграть. Меня трясло.

— Ты умница, — сказал Эд, прижимая меня к груди, — ты умница.

— Они сознаются?

— Куда ж денутся.

— Почему ты так думаешь?

— Люди боятся умирать, тем более так страшно, как описала ты.

Я подняла голову и попыталась улыбнуться. Вышло дергано.

— Ты умница, — повторил Эд и поцеловал меня.

Это был другой поцелуй. Страстный, горячий, отчаянный, восторженный. Я задыхалась и знала, что Эд тоже задыхается. Нереальный момент. Все в огне. И мы. Эд и я. Захотелось остаться в этом моменте навечно. Навечно… Эд разорвал поцелуй.

— Моя девочка, — прошептал он мне в губы, — великолепная девочка. Какая была игра. Ты напугала даже меня. Напугала, ты знаешь?..

— Я и сама испугалась, — призналась я.

— Как же я жил без тебя?

— Не так интересно?

— Это уж точно…

А как я жила без тебя, Эд? На самом деле с момента нашей встречи, все изменилось. Все. И теперь уже я поцеловала Эда.

Сначала мои руки лежали на его шее, потом поползли выше, зарываясь в кудрявые волосы. На губах вкус костра и страсти. Мы целовались, и были в этом поцелуе полностью, поглощенные с головой.

— Донна, — вдруг выдохнул Эд, — Донна.

Как же хорошо. Мне хотелось, чтобы он позвал меня снова. Позови. Позови же.

— Донна, мы горим.

Слова протрезвили. Мы с Эдом обернулись на горящий дом и поняли, что пламя уже близко.

— Проклятье! — выругался Эд.

На его черный плащ попали искры. Плащ горел. Я почувствовала нечто тяжелое на подоле и с ужасом поняла, что мой подол горит тоже.

Эд взял меня за руку, и мы вместе прыгнули в озеро рядом с маленьким домиком. Холодная вода. Отрезвляющая холодная вода. Сердце колотилось. Я пыталась вдохнуть, получалось рвано. Воздух стал тяжелым, душным. Эд поймал меня в воде, и мы долго смотрели друг на друга. За спиной горел дом, освещая наши лица ярким оранжевым цветом, но нас волновали лишь мы сами. Рядом стоял Эд… мокрый, чумазый, довольный, теперь уже мой Эд. В груди что — то екнуло, и я поняла, что не хочу возвращаться во дворец и не хочу быть принцессой. Я сказала себя: «Мое имя Донна и я простая актриса! У меня нет долга перед отцом, нет долга перед страной. Я свободна, и я останусь с Эдом навсегда!». От этой лжи стало тепло.

Эд обнял меня, а я обвила руками его шею. Вода смыла все мои обиды и смыла весь мир, оставив тут лишь Эда и меня.

— Ты прекрасна, — выдохнул он мне в губы.

— Я мокрая, и я в золе, — заметила я.

— Для меня ты всегда прекрасна.

Я не смогла сдержать улыбки. Он тоже был прекрасен. С мокрыми волосами, черными разводами на лице. В черной одежде, облепляющей тело. Эд был прекрасен. Происходящее не могло быть правдой, лишь безумным сном. Самым безумным из всех самых безумных. Я прижималась к его груди, пальцами рисуя на ней непонятные каракули. Эд гладил меня по спине и продолжал шептать мое имя. Вода остужала. Хорошо. Как же хорошо.

— Прости, — внезапно прошептал Эд.

— Да…

— Ты даже не знаешь, за что.

— Я прощаю.

Тут до меня дошло, что он извиняется. Я подняла голову, посмотрела Эду в глаза.

— А за что ты извиняешься?

— За многое, — выдохнул Эд мне в губы, — за то, что было и то, что будет. Ты мне нравишься, Донна. Больше, кажется, я влюбился в тебя, — ухмыльнулся, — ты поселилась в моей голове и управляешь моими мыслями. Ты всюду.

— Так это ж прекрасно, — захихикала я.

— Донна, я должен был быть честен с самого начала. Ты должна кое — что обо мне узнать.

— Ты женат?

— Что? Нет, конечно, нет.

— Тогда не имеет значения.

Я положила руки на его щеки. Гладкие. Нежные. Как непривычно.

— Хорошо, что ты побрился, — сказала я с хитрой улыбкой.

Эд рассмеялся и брызнул меня водой. Тогда я брызнула его в ответ. Ребячество, да и только. Но это было самое прекрасное ребячество в нашей жизни. А за спиной все догорал старый дом.

— Я не знаю, как вас отблагодарить! — рыжеволосая женщина обнимала Пига, гладила его по голове, — Вы спасли мне жизнь.

Пиг прижимался к груди матери и поглядывал на нас с Эдом. В глазах мальчика стояли слезы. Натерпелся, бедный… натерпелся…

— Отблагодарите чуть позже, — ответил Эд, — пока надо побеседовать с одним типом.

И Эд пошел к Инквизитору.

Мы стояли на деревенской площади. Палач точил топор, а Инквизитор стоял рядом и что — то объяснял, размахивая длинными руками. Сегодня он был без капюшона, и я смогла рассмотреть скрытое доселе лицо. Вытянутое, костлявое. Седые прилизанные волосы, большие впалые глаза. Жуткий тип. И мой Эд направлялся к нему.

— По закону несчастной женщине полагается компенсация, — сказал Эд, — за моральный вред, причиненный незаконным заключением.

— Компенсация? — удивился Инквизитор.

— Двое лошадей и корова.

— Это что за закон такой?

Он подошел к Эду вплотную и началась битва взглядов. Я издалека ощущала напряжение между ними двумя. Инквизитор пытался задавить Эда своей силой, своим весом, своим могуществом, а Эд… Эд просто улыбался и верил в то, что говорит.

— Закон, принятый в Колларии королем Роном Четвертым, — ответил Эд, — еще пару лет назад принят.

— Не знаю такого.

Мои мозги летели. А ведь на самом деле у нас был такой закон. Только ущерб этот измерялся в денежном эквиваленте, а Эд требовал коней и корову. Я восхищалась. Эд так хорошо знал наши законы, в то время как, насколько мне известно, сам он родом из Литвудского королевства.