Эд вышел, но я знала, он стоит снаружи, рядом.

— Меня же разыскивают, — крикнула я, — надо, чтобы не узнали.

— А я?

— А тебе, — я задумалась, — тоже что-нибудь придумаем. Надо шрамы закрыть, слишком много внимания привлекают.

— Пока возьми нам ножи и посмотри в соседнем шатре, может, осталось снотворное. В бочке.

Послышались шаги. Шуршание.

— Бочку вижу, — сообщил Эд.

— Там склянки валяются, наберешь?

— Наберу. А чей это шатер?

Я замолчала. Вздохнула.

— Твой.

— Ты хотела сказать: «Его»?

— Как хотела сказать, так и сказала.

Сосредоточилась на одежде. Надо замаскироваться так, чтобы, даже если на меня напялят маску, то никто бы даже не подумал на меня. Нет, не так! Надо одеться так, чтобы никому даже в голову не пришло меня проверять!

Порылась среди вещей. Достала штаны и тунику самого маленького размера. Видимо, шили на Медведя. И все равно мне будет великовато. Сняла платье, оставшись в сорочке, посмотрелась в большое зеркало. За время нашего отсутствия зеркало треснуло. Обидно. За время нашего отсутствия много всего треснуло.

— Эд, принеси бинт! — крикнула я, — он должен быть там же, в сундуке.

— Ты поранилась?

— Просто принеси.

Эд распахнул двери. Посмотрел на меня.

— Поранилась? — повторил он.

Я стояла в одной сорочке. Просвечивающей сорочке. Закрылась первой попавшейся тряпкой.

— Все-все, не смотрю, — пробормотал Эд, медленно отворачиваясь.

— Со мной все хорошо. Просто принеси бинт.

Мне ведь может понадобиться помощь. Нет. Я не могу просить. Эд снова появился, но уже с бинтом.

— Мне нужна твоя помощь, — вырвалось у меня.

— Надеюсь, в переодевании? — ухмыльнулся он.

— Да.

Эд снова захихикал, а потом замер, поглядывая на меня.

— Ты же пошутила?

— Мне правда нужна помощь. Ты должен перебинтовать мне грудь.

Я бы никогда не попросила подростка о таком, честно-честно. Но Эд выглядел, как взрослый человек. Ему двадцать пять. Точнее, его телу двадцать пять.

— Ты уверена, что это хорошая идея? — спросил Эд, стоя у меня за спиной.

— Конечно, хорошая.

— Не понимаю, зачем так стесняться, мы же женаты в конце концов.

— Не женаты, связаны душами. Это другое.

Я обернулась на Эда, поправила ему повязку на глазах. Пусть так. Так правильнее.

— Ты какая-то слишком уж… — начал он.

— Какая? Ну же? Какая?

— Замороченная.

— А тебе семнадцать.

— Двадцать пять.

— Семнадцать, — повторила я и сняла сорочку, — и не думай подсматривать.

— Если бы я видел, было бы проще.

— А ты давай наощупь!

Эд нервно рассмеялся.

— Ну что?

— Прости, просто, — замялся, — ты же понимаешь, что я додумаю все сам?

— Додумывай, что хочешь. Просто помоги.

Эд тронул мою голую спину. Холодные руки. Я вздрогнула. Сглотнула. Эд нежно провел по спине. По телу бежали мурашки.

— Не отвлекайся, просто помоги забинтовать. Бинт вот.

Он взял бинт. Начал разматывать его наощупь. На самом деле мне нужен был второй человек только для того, чтобы упросить задачу, чтобы один из нас держал бинт, а другой бинтовал. Эд тоже это понимал. Он глубоко вдохнул. Я слышала, как ускорилось его сердце.

— Я никогда не делал такого, — прошептал Эд, — не трогал женскую спину, не видя ее.

Он дотронулся до моей шеи. Дышать становилось все тяжелее. Голова закружилась. Как хорошо…

— Вернемся к делу, — сказала я строго, возвращая себя обладание, — я держу, ты заматываешь.

И Эд начал заматывать. Для человека с завязанными глазами он действовал очень ловко. Я даже подумала, что он подглядывает. Провела несколько раз ладонью перед его лицом. Ничего. Видимо на самом деле не видит. Почему-то стало немного грустно. Какая-то больная часть моей души хотела, чтобы он смотрел. Нет-нет. Нечего на меня смотреть семнадцатилетнему мальчишке! Нечего!

Эд закончил, и я закрепила бинт. Давило на грудь. Неудобно. Противно. Эд тронул мои плечи, провел руками выше, до шеи. Нежное прикосновение. Эд медленно повернул меня на себя. Медленно гладил мои плечи. Руки поползли к лицу. Коснулись щек. Я должна это прервать. Прекратить! Но я не хотела. Смотрела на черную повязку на глазах Эда. Смотрела на то, как медленно расползалась на его лице улыбка. Ему не нужны глаза, чтобы чувствовать меня. Наши губы слились в поцелуе. Мягкие губы, теплые руки на щеках. Я тоже закрыла глаза. В нормальный разум я пришла позднее, чем следовало. Отстранилось. Коснулась губ. Сглотнула.

— Ты где? — спросил Эд.

— Спасибо за помощь, — сказала я, — теперь мне надо переодеться.

Вытолкала его из шатра, а сама замерла, стоя перед зеркалом. Что-то слишком много у нас поцелуев. Неприлично много поцелуев. Может, даже больше, чем было с моим Эдом.

— Прости, — прошептала я, — прости меня, Эд. Я не знаю, что со мной. Я не знаю… я люблю тебя, но и в него, я, кажется, тоже влюбляюсь.

Я стояла и смотрела на себя в зеркало. Широкие штаны. Широкая рубашка. Надо что-то сделать с волосами. Я посмотрела у Аники в сундуке, нашла пару мужских париков. Один кудрявый черный, другой короткий и рыжий. Выбрала кудрявый черный. Ухмыльнулась. Теперь я стояла перед зеркалом не только в мужской одежде, но и в мужском кудрявом парике. И все равно, я была девчонкой в мужской одежде. У меня слишком женское лицо. Слишком красивое, утонченное. Нашла у Аники краски для лица. Да, надо нарисовать брови пошире. Нарисовала. Лицо стало погрубее. Посерьезнее. Я нахмурилась. Все равно что-то не так. Я сгорбила спину. Выпятила таз. Ноги на ширине плеч. Чуть косолапо. За взрослого мужчину точно не сойду, но подростком может и получится притвориться. Надо будет еще измазать чем-нибудь лицо. Подростки вечно ходят чумазые.

— Ну что, готова? — заглянул Эд.

Увидел меня и тут же рассмеялся.

— Чего смеешься, братишка? — я попыталась сделать голос ниже и грубее.

— Нет-нет, не думай открывать рот! — хохотал Эд, — теперь ты немая, а если надо с кем-то договориться, это сделаю я.

— Ну ладно. Как я тебе? — поправила кудрявую челку.

— Забавно, — сказал Эд с широкой улыбкой, — они тут такие подготовленные. Парики делают.

— А куда ты дел свои отрезанные волосы?

— Так вот они! — Эд потрепал мой парик, осмотрелся, — а меня во что ты хотела нарядить? Сразу предупреждаю, в женское платье не полезу.

— И не надо. Найди что-нибудь, чтобы шрамы на руках прикрыть.

Эд достал среди кучи вещей длинный коричневый плащ, надел на себя. Я замерла. В этом плаще ходил мой Эд. Это был его любимый плащ.

— Сойдет?

Я проморгалась и кивнула. Сойдет. Еще как сойдет.

В карманах по флакончику со снотворным. И по ножу. И по коробочке с шум-горохом. Мы возвращались в столицу. Меня не покидало ощущение того, что все, как раньше. Или все скоро станет, как раньше, когда мы спасем друзей.

С рассветом в город пришли и мы с Эдом. Да уж, этот город помнил нас обоих не такими.

— Чего какая напряженная? — послышалось за спиной.

— В последний раз мы сбежали отсюда на воздушном змее.

— Как это?

— Разбежались и прыгнули с крыши, а потом полетели.

Эд криво улыбнулся:

— Жаль, я этого не помню. Это ж потрясающе!

— Это страшно, мы чуть не умерли.

— Не умерли же!

Не стала я подливать масла в огонь и говорить: «Вообще-то умерли! Ты умер!». Дошли до ворот, до стражи. Я была искренне удивлена. Наш город славился тем, что сюда может попасть любой. Славился тем, что его двери открыты. А теперь…

— Кто такие? — спросил страж, разглядывая нас.

Смотри, сколько хочешь. Все равно не узнаешь во мне принцессу Македонию. Даже я сама ее в себе не узнаю.

— Гости, — откликнулся Эд, — два брата, пришедшие навестить родственницу.

— Братья значит?