Какие бы события ни потрясали с годами Европу, с каким бы треском ни рушились некоторые границы, государственные политики и политические деятели, министры и целые кабинеты, – нити эти оставались незыблемо прочными.
В свою очередь и из «штаба» Шептицкого в разные стороны тянутся тысячи нитей оперативного «духовного» руководства. Этими нитями, подобно марионеткам, приводятся в движение сотни самых различных по своему облику и характеру действий исполнителей «воли всевышнего», – начиная от благообразных интеллигентов и кончая террористами – бандитами ОУН.
И вот сейчас, где-то на промежуточной инстанции между последними и его преосвященством, в покоях старинного дворца, седобородый мужчина в долгополом сюртуке чёрного кастора спросил своего собеседника:
– …А как, отец Александр, этот заблудший еретик-журналист?
Сидящий против него на стуле священник, высокий, крепкий, с заметными под чёрной шёлковой сутаной мускулами, сохраняя достойную военную выправку, склоняется в поклоне.
– Он был одержим кощунством, и вот его… скоропостижно скончался без покаяния, – смиренно ответил отец Александр.
– Справедливо. Но святая церковь и я недовольны вами, отец Александр. В числе избранных вам поручено особенно богоугодное дело, а вы работаете хуже других. Да, да, – хуже. Крестом и мечом – вот святой девиз, начертанный непогрешимым папой на знамёнах греко-католической церкви сегодня. А где ваш меч, отец Александр? Всего три-четыре акта святого мщения. Мало. Очень мало.
– Но они бдительны! И защищают народ. Господа пролетарии верят им и льнут…
– А вы что же, не в состоянии перехитрить врага? Тогда снимайте сутану и идите в нищие. Или боитесь?.. Карать! Беспощадно карать предавших церковь! – тяжело задышал мужчина в сюртуке.
– Что я ещё хотел сказать вам, отец Александр? – немного успокоившись, тихо произнёс он. – Да, вы не проницательны. Союзникам России можно доверять, и вы прислушивайтесь к тому, о чём говорит этот молодой посланец Штатов. Не беспокойтесь, без санкции ЧИП[82] он не явился бы к нам. О переговорах информируйте меня ежедневно и ничего сами не решайте.
Отец Александр почтительно, поклонился.
– Но он очень неосторожен и самонадеян: ничего не выяснив, сразу пришёл по старому адресу явки, да ещё удивляется, зачем ОП, – известный вам Остап Пивень, – сменил квартиру. Нет, янки явно и слишком недооценивает врага.
– Это уже вы сами ему объясните. Кстати, советского штабного работника завербовали? Учтите, сейчас это особенно важно и для ЧИП и для стратегической службы американцев, – напомнил священнику его наставник.
Отец Александр вздохом всколыхнул чёрный шёлк сутаны; он надеялся, что его начальство не коснётся этого неприятного вопроса.
– Нет ещё.
– И этого не можете? Кажется, вы рискуете потерять мою к вам расположенность. Почему не завербовали?
– Он уже у нас, – сладчайше улыбнулся отец Александр, – третьи сутки.
– Зачем же так долго? Это совсем лишний риск.
Отец Александр снова замялся.
– У него очень строптивый характер…
– Купить!
– Не соглашается…
– Сломать!
– Да вот и ломаем. ОП при нём продемонстрировал на его спутнике-солдате, что ожидает тех, кто противится святой церкви. Не помогло. Но сегодня с этим делом будет покончено. Вчера нам удалось переправить русского из квартиры в подвал.
– Кончайте. И – действуйте, действуйте, действуйте, отец Александр! А сейчас – с богом. Слава Иисусу Христу!
– Аминь!
Седобородый поднял руку, махнул крест-накрест длинными пальцами. Отец Александр подхватил их и, приложась губами, бережно опустил. Придав лицу страдальчески-почтительное выражение и приподняв полы сутаны, отец Александр бесшумно вышел из покоев. Чёрный лимузин с флажком унии на радиаторе вылетел из ворот дворца.
Машина мчится по асфальту шоссе. У въезда в Галичин вырастает фигура советского автоматчика – он поднимает флаг и, резко опустив его, указывает место остановки.
Машина останавливается. Лейтенант и два автоматчика подходят, проверяют документы. Поднимается полосатый шлагбаум. Отец Александр серебряным крестом благословляет воинов, и машина с места берёт ход. Солдаты смеются.
Пролетев по безлюдным вечером улицам Галичина, лимузин останавливается у ворот серого, скромного с виду дома, примыкающего к греко-католическому храму.
…В жилых покоях отца Александра – благолепная тишина и лампадный полумрак. Прислуга давно отпущена – в доме безлюдно, лишь внизу чутко спит верный страж отца Александра, Сигизмунд. В эту ночь он никого не впустит без личного разрешения отца Александра – никого, кроме Стася, которому назначено. Стась – доверенное лицо, член ОУН и служитель храма: он знает, как пройти к отцу Александру.
Наскоро приняв ванну и с аппетитом поужинав, отец Александр входит в свою опочивальню; мнёт простыни и подушки на приготовленной постели и открывает один из двух примыкающих к стене шкафов. Сдвинув в сторону висящие на плечиках разномастные сутаны и цивильное платье, отец Александр нажимает потайную кнопку. Затем толкает заднюю стенку шкафа и идёт через него.
Закрыв за собой наружные дверцы шкафа, священник спускается по каменной лестнице и, миновав подземный коридор, упирается в дверь. Толкнув её, отец Александр входит в ту часть храма, где никогда не бывали прихожане.
В подземной комнате тепло и даже уютно. Не хватало только окон, да воздух чуть-чуть отдавал затхлостью. На электрической плитке кипел большой кофейник, на столе в беспорядке стояли банки и тарелки с разной снедью, стаканы, бутылки.
На диване, прикрыв ноги коричневым клетчатым пальто, спал молодой человек. При входе отца Александра он вздрогнул и рывком потушил лампу, что стояла на столике у дивана.
– Так ведь верхний-то свет горит, – усмехнулся отец Александр.
– Тьфу ты чертовщина! Спросонок я вас чёрт знает за кого принял! – сконфузился тот и сразу потянулся к бутылке. – Слава Иисусу Христу! Тяпнем по стаканчику божьей кровушки, отец? Или вы уже причастились?
– Не упоминайте имени господа бога всуе, – нравоучительно заметил отец Александр.
– А, бросьте!.. Что вы так долго? Я уже стелить себе собирался.
– Не торопитесь, сын мой. Скажите лучше, как этот, – отец Александр кивнул на дверь, ведущую в другой подвал.
Молодой человек нахмурился.
– Никак. Упрямый, чёрт. Я ему десять тысяч долларов пообещал – ни в какую! Ну, ничего: Пивень придёт – поговорим иначе…
– ОП не придёт больше, а будет информировать через Стася. Довольно рисковать. Один раз я отступил от правила – хватит. Он пришёл в себя или всё валяется? – отец Александр снова кивнул на дверь.
– Валяется. Только не там. Мы с Сигизмундом унесли его наверх, в пустую ризницу. Окон там нет, и холод собачий, как зимой: очухается скоро. Я велел Сигизмунду раздеть его.
– Бог мой! Ризница же не запирается!
– Не упоминайте имени господа бога всуе. Я припёр дверь каким-то распятием.
Отец Александр опустился на стул и долго смотрел на молодого человека.
– Нет, вы положительно невозможны, сын мой, – вздохнул он. – To среди бела дня пошли прямо на старую квартиру Пивня, оттуда – ко мне в храм. Я просто удивляюсь, как это вы сами не влетели да нас не подвели под удар. А теперь тут вот начинаете развлекаться. Нет, вы уж, пожалуйста, прекратите это легкомыслие.
– Бросьте, отец! Вы просто трус.
– Не трус, сын мой, а осторожен. Вы ещё не знаете русских, а я с ними знаком уже тридцать лет… Однако долго что-то не приходит в себя этот русский. С виду парень вроде здоровый. Может, голова слабая или притворяется? Пойдёмте, надо водворить его обратно. Вообще пора кончать это дело. Ну и время! Самую чёрную работу своими руками приходится делать. Стал бы я год назад пачкать руки о какого-то старшину. А теперь и это – улов. Ну, ничего, подождите, вот развернёмся… Пошли.
– Погодите, ведь сейчас Стась должен прийти со сведениями от Пивня. И как вы, отец, допускаете, чтобы в этакое время господин Пивень по двое суток ни черта не сообщал о себе?