А другую пословицу знаете? — смеялся Фролов. — «Долго выбирать — женатым не бывать». Я вот, чтобы не ошибиться, в каждом порту по женке завести хочу.

Ну это ты брось, — нахмурился боцман. — Моряк не кукушка, должен крепкое гнездо свить.

— Так что же, подавайте пример, Сергей Никитич… И вдруг Фролов стал серьезным.

— А я, по правде говоря, никак не думал вас в морской форме увидеть. Всегда казалось — совсем другое у вас впереди.

Задорно глянул на Агеева, но тот словно не слышал. Косая широкоплечая тень боцмана ровно взмахивала руками, скользя по каменным плитам тротуара.

— Чудно устроена жизнь, — сказал Фролов, помолчав. — Скажи я ребятам на Севере, что снова Сергей Никитич по боцманской линии пошел — ни в какую бы не поверили.

Он снова взглянул на идущего рядом. Агеев промолчал, неторопливо печатая шаг.

— Все мы думали — вы по другой линии пойдете,

— По какой линии? — вскинул глаза Агеев.

— Да вот по разведке, — чуть понизил голос Фролов. — Очень здорово это у вас, Сергей Никитич, получалось. Бывало, вспомню фронт — так и вижу, как пробираетесь вы где-нибудь по скалам, в плащ-палатке, с гранатой за поясом и автоматом на шее.

Круглое лицо Агеева подернулось задумчивой, немного грустной улыбкой.

Да, пришлось порыскать с автоматам на шее. Только, друг, насчет будущности моей ты ошибся. Не под тем углом ее пеленговал. Видел ты меня на сухопутье, в скалах, под этой самой плащ-палаткой, ну и решил, что я заядлый разведчик. А я, брат, по природе человек очень мирный, рыбак, сын помора, и дети мои моряками будут. Ветер в зубы, волны вокруг да палуба под ногами — вот, дорогой товарищ, мой дом.

Да уж очень хорошо у вас с разведкой получалось!

— Дело было военное, — отрезал боцман. — На войне каждый русский человек воином был, а сейчас всем народом мир строим… Ты лучше расскажи — старший лейтенант Медведев жив-здоров?

— Да он теперь не старший лейтенант! Капитан второго ранга. На Дальнем Востоке командует он…

Агеев предупреждающе поднял руку. — Точка. Значит, жив-здоров капитан второго ранга. А чем он командует — будем держать про себя.

— А я… — начал было Фролов и осекся. Хотел было рассказать о новой своей работе, но пусть боцман поинтересуется сам. «Все такой же Сергей Никитич, — думал Фролов без обиды, — любит одернуть человека в мирное, как и в военное время. Так и отбрил. Ладно, сердиться на него не могу. Но пусть сам поинтересуется, где и что я сейчас».

Но боцман не интересовался, молча вышагивал рядом.

— А вы-то сами где теперь, Сергей Никитич?

— Так, на одном объекте, — сказал боцман неопределенно. — Воинская часть пять тысяч двести четыре… В общем, видеться будем часто. — Он с легкой улыбкой взглянул на Фролова. — В матросском парке здесь ты еще не бывал? Побывай обязательно. Соловьев здесь — до страсти. Заслушаешься, как поют. Думка приходит: не без того что из курских краев их сюда перевезли — балтийцам в подарок.

Фролов молчал, сбитый с толку внезапной переменой разговора. Мичман улыбнулся по-прежнему — одними глазами.

— На ледоколе служишь давно?

— Как демобилизовался… Года еще не будет, — начал было Фролов и замолчал удивленно. — Да вы откуда знаете про ледокол? Ничего я вам не сообщал.

— Догадка тут небольшая, — удовлетворенно усмехнулся Агеев. — Вот он, «Прончищев», дымит у стенки, недавно ошвартовался. А ты весь — хоть и в штатском, а свежей морской просолки. От тебя еще волной открытого моря пахнет. И потом… — он деликатно замолчал.

Да уж говорите, Сергей Никитич, говорите!

Костюмчик на тебе, извини, с виду высший сорт, а на деле — дерьмо в целлофане. Такие костюмы только за границей морякам дальнего плавания умеют сбывать. Ясно?

— Ясно вижу! — сказал восхищенно Фролов. Нет, он не мог обижаться на Агеева! — Все как по нотам прочитали. Костюмчик, верно, не наше «метро», его мне в Финляндии сосватали, когда мы там на ремонте стояли… Ну, товарищ мичман, жалко, времени больше нет, хочу по городу подрейфовать. Значит, говорите, будем встречаться?

— Значит, будем, — потряс его руку Агеев. — Идите, развлекайтесь.

Фролов хотел сказать еще что-то, но мичман уже шагал к порту.

— Сергей Никитич! — окликнул Фролов.

Агеев обернулся. Солнце, скрывавшееся за домами, светило ему в спину, ясными контурами обрисовывало высокий, устойчивый силуэт.

А вы говорите — не нужно было вам по той линии идти… С проницательностью вашей… Ну ладно, ладно, не хмурьтесь… Вас да капитана Людова — весь флот прирожденными разведчиками считал. С капитаном-то не встречаетесь больше?

После Дня Победы не встречался, — задумчиво произнес Агеев. — Думаю, скорей всего демобилизовался капитан. Часто он нам говорил: я, дескать, научный работник, лишь окончится война — засяду снова в своем институте. Книжку он по философии писал, война ему помешала. И наружность, помнишь, у него не очень боевая — щуплый, в очках, — с нежностью улыбнулся мичман.

Щуплый, щуплый, — тоже заулыбался Фролов, — а помню, рассказывали вы, как он с разведчиками в тыл к фашистам ходил, не раз и не два. Своими руками взорвал завод у Чайкина Клюва.

— Я тебе говорил — на войне каждый русский человек воином был! А капитан Людов, старый партиец, нам пример подавал. Был комиссаром разведчиков, а как погиб командир в операции у Западной Лицы, пришлось ему командование отрядом принять. Так до конца войны нашим командиром капитан Людов и остался… Ладно, о прошлом вспоминать — дотемна простоять можно!

Он решительно протянул руку Фролову. Тот снова ответил долгим пожатием.

Хочу еще разок сказать вам, Сергей Никитич, — очень я рад, что вас встретил!

И я рад, друг, — с большой теплотой сказал мичман. — Только вот, еще раз скажу — лишнего не болтай. В городе всякий народ есть. То ли с девушками, то ли с кем из вольных — о корабельных делах, о том, куда скоро пойдете, — молчок. О бдительности помни.

Приложил руку к фуражке, зашагал в сторону порта своей быстрой и мягкой походкой.

Он шел и хмурился и улыбался одновременно, перебирая, в памяти разговор с Фроловым. Прежние воспоминания нахлынули на него. Сопки, разведчики, боевая, полная приключений жизнь. Нет, он не жалел об этих, канувших в прошлое днях.

Куда дороже сегодняшняя морская работа. Счастливый труд отвоеван в боях. Приятно сознавать, что ты, моряк военного флота, стоишь на страже этого мирного труда, сам трудишься для процветания великой морокой державы.

Душу радуют высокие нарядные корабли на рейдах и у широких бревенчатых стенок. Стройный рангоут, лес окруженных легкими фалами мачт. Запах дыма и мазута плывет от палуб и труб, запах свежей рыбы —. от широких влажных рыбачьих сетей, растянутых на пристанях и над бортами для сушки.

Хорошо выйти на верхнюю палубу ночью, когда весь рейд заполнен колыханием белых якорных и разноцветных отличительных огней, трепещущих в чернолаковой зыби. Пробежать по палубе утром, когда над морокой прохладой всплывает неяркое еще солнце, слышатся приглушенные расстоянием слова команд, перекличка рыбаков и грузчиков у кораблей, уходящих в дальние рейсы.

Высокие, кренящиеся от быстрого хода парусники и грузные, закопченные буксиры движутся среди могучих боевых кораблей — готовых к выходу в море красавцев.

И когда тяжелые волны начинают с размаху бить в борт и ветер брызжет в лицо освежающей пеной, так приятно выбраться из жаркого кубрика на омытый океанскими волнами шкафут…

Вот и сейчас надвигаются — поход через два океана, новые страны и люди, жизнь в открытом море, любезная сердцу советского моряка. Велика гордость представителя необъятной морской державы!

Мичман вышел к линии обнесенных высокой оградой бассейнов — водяных излучин, глубоко вдавшихся в сушу. На глади этих излучин зыбко отражались борта и грубы кораблей. Дальше вздымалась тускнеющая синева рейда.

Он свернул в раскрытые ворота. Мимо моряка-часового, проверившего его пропуск, вышел на стенку, зашагал вдоль корабельных бортов, между ящиков и тюков, приготовленных к погрузке.