При встречах с майором полковник Соколов, хмуря густые брови, неодобрительно говорил:

– Кокетничает?

Торопов молча кивал головой, хотя, если говорить по совести, он отнюдь не был убежден в этом: во-первых, ему казалось, что он ей и в самом деле нравится, ну и затем – уж очень она была с ним по-женски ласкова и открыта и на кокетство ее поведение с ним никак не походило.

Однажды Сатановская попросила отвезти ее в укромное место, где можно было бы отдохнуть от зноя и духоты. Торопов такой уголок знал…

Они лежали в прохладной тени, и она что-то рассказывала о прочитанном. Торопов думал о своем: «К чему все это?» Она повернулась к нему.

– Да вы меня не слушаете! – произнесла не то с удивлением, не то с укором и протянула к нему обнаженные руки. Он склонился над ней и почувствовал, что настала та самая минута, которой он так боялся, когда дружба могла перейти в нечто напоминающее любовь.

– Ну же, ну… – шепнула она.

Торопов отшатнулся, провел рукой по лицу, стремясь скрыть стыд и смущение.

– Извините меня, – глухо проговорил он. – Я забылся… Вы могли подумать…

Она тихо, хрипло рассмеялась.

«Неужели это провал?» – с ужасом спрашивал себя; Торопов.

Конец прогулки прошел в оживленной беседе, шутках – оба хотели как-то сгладить неловкость, возникшую между ними недавно.

– Будь начеку, – сказал майору полковник Соколов при очередном свидании в тот вечер. – Она, возможно, готовит тебе сюрприз.

Во время очередной прогулки они принялись за трапезу. На разостланной под деревом «походной» скатерти, предусмотрительно захваченной Сатановской с собой, лежали бутерброды, ломти семги, икра, стояли бутылки крымского вина… Внезапно майор почувствовал непреодолимую сонливость, стал зевать.

Женщина хлопотала возле него, положила ему под голову свой плащ.

Уже засыпая, не будучи в состоянии даже пошевелиться, Торопов все же старался сохранить ясность мысли.

Сатановская вскочила на ноги и все ходила тут же взад и вперед. Она определенно нервничала. Так прошло, наверное, не менее четверти часа. Послышались шаги, кто-то осторожно подходил.

– Наконец-то! – вырвалось у женщины по-польски.

– Из хи слиип? (он спит?) – спросил негромкий, грубый мужской голос.

– Иес, оф коос (да, конечно), – ответила Сатановская.

Итак, они будут разговаривать по-английски, на языке, которым майор, к сожалению, владел весьма посредственно. Невероятным усилием воли он осторожно чуточку приоткрыл глаза: рядом с туристкой стоял высокого роста незнакомый ему мужчина в советской военной форме, с погонами полковника авиации. Он сказал Сатановской что-то еще, шагнул к лежащему у его ног Торопову.

«Кто это, уж не Грин ли?» – подумал майор.

Лже-полковник произнес несколько слов, сунул руку в карман, возможно, за пистолетом. В тот же миг Торопов окончательно потерял сознание.

Он очнулся точно от удара и тотчас все вспомнил. Сколько времени продолжался его сон, он не знал, но, по-видимому, долго. Рядом с ним лежала его спутница, как всегда красивая, невинно-чистая, нежная, и с непонятной ему тревогой всматривалась в его лицо.

– Проснулся, да?

Он утвердительно закрыл ресницы. Она прижалась к нему, должно быть, говоря словами полковника Соколова – кокетничала, пытаясь усыпить в нем тревогу.

– Тебе хорошо со мной, да?

– Да, – ответил он. Его душила злость.

На следующее утро он, как обычно, пришел в ее номер в гостинице. Он ждал, что его «подопечная» предложит какой-нибудь очередной маршрут, но вместо того она сказала с улыбкой:

– Сегодня ты останешься здесь, со мной… «Очевидно, весь смысл ее приезда к нам, в Советский Союз, и состоял во встрече с Грином, – подумал Торопов. – Свидание это вчера состоялось, и теперь Сатановской незачем мотаться по лесам и полям».

Через полчаса позвонили снизу, и Сатановская спустилась в вестибюль. Она возвратилась с билетом в руке. – Вот мы и расстаемся, – заговорила она с грустью. Торопов с удивлением вскинул на нее глаза. – Я сегодня вылетаю на родину, – пояснила она, пряча билет в сумочку. Он продолжал молчать, соображая, как следует держать себя в такой ситуации. Она с грустной улыбкой посмотрела ему в глаза. – И я хочу попросить у тебя прощения за те неприятные минуты, которые тебе пришлось пережить по моей вине, но, честное слово женщины, у меня возникло к тебе искреннее чувство. «Что она этим хочет сказать?» – подумал Торопов. Она снова улыбнулась.

– Помнишь – там, на Клязьме? Ну да, я хотела, чтобы ты перестал прятаться от меня. Молчи, молчи! Я понимаю – страдает твое мужское самолюбие: «Она оказалась умнее, перехитрила меня!» Сейчас мы с тобой расстанемся, Андрей, и я на прощанье хочу обратиться к тебе с просьбой: не думай обо мне плохо.

– Это будет трудно, – сказал он.

– Ну как знаешь. И все же помни о моей просьбе.

Торопов круто повернулся и вышел из номера. Он немедленно поехал к Соколову и обо всем ему рассказал.

Полковник дал ему «выговориться», побарабанил пальцами по столу.

– Не следует преувеличивать, товарищ майор, – заговорил он. – Многое мы с вами предвидели… Да, у вас были и промахи, и вы сами их знаете и учитываете… Но жизнь сложна, и наша борьба с Грином – занятие непростое. Не терзайтесь, возвращайтесь в Пореченск и принимайтесь за работу. И помните – с «окна», которым воспользовался агент Харвуда, не спускайте глаз.

– Разрешите, товарищ полковник.

– Да, говорите, я вас слушаю.

– Если Сатановская знала, что я сотрудник органов безопасности, веду наблюдение за ней, то у нее наверняка возникли подозрения, что мы осведомлены и о маршруте «Дрисса», – заметил Торопов.

– Полагаю, что тут вы ошибаетесь, майор, – она не знала, кто вы. Больше того, вызов Сатановской сюда… да, да, майор, она приехала к нам по вызову Грина – связан именно с использованием «окна» на Буге при проведении той операции, которой ныне усердно занят Грин. Вы, должно быть, от огорчения совсем забыли о магнитофоне, которым воспользовались вчера. Сейчас я ознакомлю вас с записью на магнитофонной ленте… – Полковник поднял телефонную трубку и кому-то приказал принести «подарок майора Торопова», затем продолжал: – Если бы Сатановская и приняла вас не за влюбленного в нее молодого художника, а за чекиста, специально к ней приставленного, то и в таком случае наблюдение за нею и она сама и разведка могли бы приписать, и не без основания, тому обстоятельству, что ее поведение на берегах Буга обратило на себя внимание польских властей, которые и попросили нас на всякий случай присмотреть за ней, только и всего. А мы поглядели, ничего не заметили, работали топорно, рассекретили себя и так далее, так что и бояться нас нечего. Но главное, что нам было нужно, – мы теперь знаем. Сейчас вы в этом убедитесь, майор.

Полковник вставил в аппарат ленту и передал Торопову листки с переводом беседы Грина и Сатановской с английского на русский.

Лента некоторое время тихо шуршала, затем послышались голоса, мужской, грубый и резкий, и женский, по тембру майор узнал – Сатановской. Он слушал и в то же время внимательно читал лежавший перед ним перевод.

– Из хи слиип?

– Иес, оф коос.

Это Торопов и сам слышал. Теперь он читал перевод.

Грин злобно произнес:

– Я пристрелю его!

«Должно быть, он сказал это, когда сунул руку в карман и сделал шаг по направлению ко мне», – подумал майор.

Женщина почти вскричала:

– Ты этого не сделаешь!

– Какого черта он привязался к тебе?

– А ты хочешь, чтобы ко мне приставили чекиста?

– Ты крутишь любовь с ним!

– Не твое дело. Я приехала сюда по твоему вызову, кот и давай побеседуем о деле. Зачем я тебе нужна? – и опять почти крик: – Не тронь его! Если ты причинишь ему вред – меня арестуют. Неужели ты, Грин, не можешь понять этого?

Послышалась возня, – должно быть, она силой мешала ему приблизиться к уснувшему, потом тихое проклятие и голос Грина.

– Ну черт с ним! Пойдем отсюда, мне необходимо дать тебе поручение.