Пчелин внимательно изучал и самые окраины Пореченска, у людей, населяющих их, – это были в большинстве рабочие депо и различных предприятий, знающие друг друга в лицо, вместе или работающие, или проводящие досуг, заметившие бы любого чужака, появившегося неожиданно среди них. Нет, окраины отпадали. Круг сужался, и сужался к центру, туда, где за палисадниками прятались домики частных владельцев, туда, где сгрудились церкви и костелы, где всего гуще было «забегаловок» с продажей водки из-под прилавка, со случайными, порой никому не ведомыми посетителями.
Прошла еще неделя. Пчелин не переставал надеяться. Но следует признать – эти три недели ожидания, разочарований не прошли для него даром, все в нем было напряжено до предела. И наконец настало время познакомиться с какими-то фактами местной жизни, которые могли бы быть полезны в поисках. Пчелин позвонил в областное управление государственной безопасности.
Майор Торопов оказался человеком лет тридцати пяти. Спокойный, широкоплечий, с седой прядью волос, падавшей на лоб, он заполнил собой небольшую комнатку, в которой обретался Пчелин. Пришел он рано утром, как об этом и просил капитан. Выслушав Пчелина, Торопов задумался…
Где? У кого? Кто знает что-нибудь об этом проклятом «окне»? Действительно, задача не из легких. И вдруг, уже готовясь уходить, Торопов спохватился и рассказал об одном уголовном деле, о котором пока никто в городе и не подозревал. Не так давно скоропостижно скончался сторож одного из костелов, человек фанатично религиозный. Похоронили. А вскоре после этого следователь городской прокуратуры пришел к начальству и сообщил о возникших у него подозрениях. Дело в том, что как раз накануне смерти приходил тот гражданин в горпрокуратуру, несмело пытался с кем-нибудь поговорить, потом, видимо, раздумал и ушел. Подозрение следователя решено было проверить. Приняли меры… Одним словом, подтвердилось – умер сторож от отравления синильной кислотой. Сам ли решил покончить расчеты с жизнью или угостил его кто – еще не выяснено. Да и самый факт известен лишь следователю да прокурору. Жил сторож замкнуто, одиноко. Есть у него дочка, но она живет у дальних родственников в Минске, учится там в техникуме.
В тот же день капитан Пчелин наведался в прокуратуру. Листал тощую папку – «дело». В «деле» лежало "сего несколько бумажек. Пчелин слушал… Проверка возникшего подозрения была произведена органами прокуратуры тайком, так, чтобы никто, в частности церковные деятели, ничего не знали. Подозрение действительно подтвердилось, однако следствие не движется: кого допрашивать-то? Врагов у человека не было, ни ссор, ни свар не замечено. Его непосредственный, так сказать, начальник ксендз Чонка относился к нему как к родному, и это известно. Кого же подозревать? А что, если сторож по какой-то не выясненной пока причине сам отравился, по собственной воле или случайно? Опять же шум получится ни к чему, только ославишь человека. Вместо пользы один вред получится.
Доводы следователя Пчелин слушал без особого внимания: своей убедительностью они лишали это событие всякого интереса для него. И вдруг он почувствовал знакомое, еще не осознанное волнение – зарождалась страшно важная мысль. Какая? Стараясь не терять спокойствия, он вежливо взял из рук следователя «дело» и принялся перечитывать подшитые в нем документы.
Новое свидание с майором Тороповым состоялось в тот же день. На этот раз говорил Пчелин.
Из того, что он видел и слышал в городской прокуратуре, можно сделать совершенно определенные выводы… Оказалось: сторож костела скончался как раз на следующий день после того, как в двадцати километрах от Пореченска, в лесу была найдена пограничниками неизвестная женщина с немецким автоматом и обнаружен другой вражеский агент, сумевший скрыться. Простое совпадение? К сожалению, в областном управлении государственной безопасности на это обстоятельство не обратили внимания. Что же делать теперь? Пчелин предупредил: никакого шума поднимать не следует, таково указание генерала Тарханова.
Район наблюдений после этого открытия значительно сократился. Костел, буйно заросший парк за ним; в глубине парка, ближе к реке, заброшенная часовня… Пчелин инстинктивно чувствовал – именно здесь где-то лежит разгадка тайны «окна»! Нет, сказать, что он был осознанно уверен в этом, нельзя, капитан боялся увлечься призрачной надеждой, но что-то подсознательное говорило ему, что гибель сторожа костела имеет непосредственное отношение к его заданию. К тому же у него никакой иной зацепки и не было.
Однажды он довольно поздно задержался в старом парке, неподалеку от костела. Солнце уже скрылось за ветлами над Бугом, склонилось к закату. Задержался Пчелин не случайно. Скрытый кустами жимолости, он примостился на камне и внимательно смотрел на девушку, которую ранее здесь не встречал. Она сидела на скамеечке скорбная, печальная, погруженная в размышления и, казалось, ничего вокруг не замечала. Видимо, большое и еще не угасшее горе угнетало ее. Пчелин обратил внимание на такую особенность в ее поведении: она не столько плакала, сколько о чем-то размышляла, и на лице ее капитан без труда отметил растерянность, испуг, гнев, попеременно искажавшие черты. Создавалось впечатление, что она силится решить нечто жизненно важное для нее, сопряженное с чем-то невероятно трудным. Пчелин был от природы человеком душевным, – отчаяние незнакомки он почувствовал остро и, не зная, как и чем помочь ей, продолжал внимательно и с сочувствием наблюдать за ней.
Стало уже темно. Смутно белело платье девушки. Удивительно – и как это она не боится так поздно оставаться в столь неподходящем для нее месте.
Ничто не нарушало тут покоя, тишины. Пчелин продолжал выжидать, у него даже возникла тревога за юную незнакомку – все-таки одна, время уже не раннее… Сколько так прошло времени, он не знал. Неожиданно вдали послышались шаги, кто-то твердо, уверенно шел сюда по посыпанной песком дорожке. Вот грузная фигура мужчины в сутане проскользнула мимо Пчелина и остановилась. Пришедший заговорил, судя по тону – он что-то выговаривал девушке, – та еле слышно отвечала, и хотя обращалась она к пришедшему, как обращаются к священнику, почтения в ее голосе Пчелин не уловил, наоборот, она пыталась упрямо, с ожесточением в чем-то возражать тому, кого называла «святым отцом». Мужской голос, такой приторно-ласковый, полный увещевательных интонаций вначале, постепенно становился все менее любезным, а затем стал явно угрожающим. Теперь уже Пчелину удалось кое-что услышать. Ксендз решительно потребовал от девушки немедленно идти домой, прибавив при этом, что ее визиты сюда ему нежелательны, они могут обратить на себя внимание «недостойных в мире сем», вызвать кривотолки и посеять семена недоверия и подозрения к святой церкви римско-католической, чего он, духовник Ванды, не может допустить. Ксендз почти силой стащил девушку со скамейки и заставил покинуть «пристанище скорби», даже проводив ее немного. Они прошли мимо Пчелина. Капитан уже собирался подняться и последовать за ними, как ксендз неожиданно остановился в нескольких шагах от него, – дальше Ванда пошла одна, и скоро шаги ее замерли в отдалении. Ксендз, видимо, никак не мог успокоиться. «Дрянная девчонка! – прошипел он ей вслед. – Я сломлю твое упрямство… Недолго тебе бегать сюда, бросать тень на меня…» Человек в сутане повернулся и медленно направился в глубь парка.
Пчелин решил проследить за девушкой, поспешно направился к воротам кладбища, надеясь еще раз увидеть Ванду. Он успел приблизиться к воротам вовремя: погруженная в свои невеселые думы, девушка показалась в калитке. Пчелин ожидал, что вот сейчас она свернет в одну из ближайших улиц, но он ошибся. Ванда повернула к костелу. Пчелин незаметно последовал за ней. Девушка подошла к имевшейся при костеле пристройке, открыла ключом дверь и вошла внутрь. Стало быть, она жила тут, в домике, в котором обычно проживают сторожа, звонари. По-видимому, она имела какое-то отношение к костелу. Ванда, Ванда… Пчелин понял: стало быть, его неправильно информировали, дочь погибшего сторожа этого костела сейчас не в Минске, а здесь, – это она, Ванда… Та-ак… За что же ксендз, наверное, это и был Чонка, так ненавидит дочь человека, который еще недавно был его преданным слугой, чего он боится, что значат его угрозы, и вообще – почему он так боится каких-то подозрений, могущих почему-то пасть на него, служителя католической церкви, в связи со смертью отца Ванды?
