Харвуд подошел к зеркалу, чтобы поправить прическу: из зеркала на него смотрел весьма уже пожилой человек с седыми подстриженными усами и оловянно-безучастными глазами на круглом лице. Серый костюм, галстук-бабочка на белой сорочке придавали ему вид провинциального профессора или успевшего выслужиться банковского клерка. Харвуд усмехнулся: первейшим условием каждого разведчика должна быть заурядная, не выделяющая его из толпы внешность. Правда, на самого-то шефа разведки это правило могло и не распространяться: от него до толпы слишком большое расстояние.

«Да, но что же все-таки нужно от меня Прайсу? – ломал голову Харвуд. – И почему он предложил воспользоваться самолетом? Ведь до Прайсхилла, где расположено поместье „короля урана“, не так уж далеко». Теперь Харвуду показалось даже, да нет, он мог в этом поклясться, что в голосе Уильяма Прайса чувствовалась какая-то тревога. В чем же дело? Эту загадку обязательно следовало разгадать прежде, чем лететь в Прайсхилл. Он поднял трубку внутреннего телефона:

– Полковник Спаркмэн? Сейчас же отправляйтесь к себе. Поняли? И подготовьте Двадцатого… да, да. Возможно, сегодня ночью я буду у вас. Поспешите.

– Кажется, я понимаю, в чем дело, – прошептал Харвуд, направляясь к двери.

Машина оставила позади себя беснующиеся рекламные огни Бродвея, центральные авеню, выбралась за город и, набирая скорость, помчалась к аэродрому.

Харвуд теперь не сомневался, что все дело в Двадцатом. «Но что же все-таки нужно Прайсу? – думал он в самолете. – Украсть для него ценный патент, похитить или убить человека? Захочет ли он дать, соответствующие объяснения?»

Осторожно держась за поручни, Харвуд сошел на землю. Прожектора, за исключением одного небольшого, погасли. В глубоком ночном небе мерцали желтые и зеленые звезды. Рядом с аэродромом шумел вековой лес. Пахло сыростью и цветами.

Огромный черный автомобиль остановился в двух шагах. Из автомобиля выскочил высокий, с длинными, как у гориллы, руками человек.

– Это ты, Скаддер? – спросил Харвуд.

– Да, сэр. Прошу в машину, сэр. – И длиннорукий верзила поспешно открыл дверцу автомобиля. – Мистер Прайс ждет вас, сэр, – добавил он, когда машина уже развернулась и устремилась в темноту, по направлению к Прайсхиллу.

Харвуд сидел на заднем сиденье. За окнами стояла густая весенняя темь, перед глазами маячил затылок Скаддера, этого, пожалуй, наиболее близкого к Прайсу человека, его телохранителя и секретаря. О, Харвуд отлично знал, что за субъект этот Скаддер: гангстер и содержатель публичных домов, он возглавлял затем «команду смерти» в одном из преступных концернов Нью-Йорка, то есть отправлял на тот свет тех, кого ему приказывали. Но на одном из убийств Скаддер попался и очутился в камере смертников в Синг-Синге. Ему оставалось уже немного дней до казни на электрическом стуле, когда в Синг-Синг явился Уильям Прайс-старший. Он искал себе как раз такого человека – и Скаддер не только очутился на свободе, но и стал его доверенным лицом.

Нашлись, конечно, недоброжелатели – и чудесное превращение Скаддера из висельника в приближенного самого мистера Уильяма Прайса не прошло бесследно: судья Смит внес протест в Верховный суд. Но старика Прайса это нисколько не смутило. В интервью корреспонденту газеты «Нью-Йорк таймс» он заявил:

– Скаддер совершал преступления по приказу Франка Костелло. Если вы хотите, чтобы казнили моего Скаддера, тогда арестуйте и судите Франка Костелло. Но этого делать, кажется, никто не собирается: на именинах Костелло недавно присутствовал сам президент, министры, члены Верховного суда, в том числе почтенный Смит.

Это была правда, об этом случае знала вся Америка – и газеты умолкли.

Кресло, в котором сидел Прайс, казалось слишком большим для его маленького, тщедушного тела. Внешность старика производила отталкивающее впечатление. У него была лишенная растительности, обтянутая желтой старческой кожей голова. Его худое, испещренное продольными морщинами лицо отнюдь не украшали тонкий крючковатый нос и глубоко запавшие в орбиты маленькие глаза.

Бросив на своего собеседника острый, почти неприязненный взгляд, Прайс заговорил:

– Я не буду извиняться за беспокойство, Аллен, – интересы страны выше всяких условностей. Не так ли?

Ничего еще не понимая, Харвуд кивнул и, по привычке, сжал в руке трубку, с которой никогда не расставался.

– Можете курить, – сказал ему Прайс и продолжал: – Вы видели сегодня шифровку из Москвы за номером ноль двенадцать восемьдесят три?

Харвуд наморщил лоб: он хотел вспомнить о какой шифровке идет речь, но так и не вспомнил – документов поступало в управление слишком много.

– Так вот, – продолжал Прайс. – Я давно ждал документа, подобно тому, который получил сегодня. Час настал… Теперь медлить нельзя ни одной минуты… Сейчас я вам все объясню.

Прайс уже не сидел в кресле. Он нетерпеливо двигался взад и вперед по ковру, застилавшему пол кабинета.

– Сейчас я вам все объясню, Аллен. Между нами, вы считаете меня несколько… экстравагантным, не правда ли? – старик хихикнул и выжидательно посмотрел на Харвуда. Но тот продолжал оставаться невозмутимым. Неожиданно голос Прайса стал резким и повелительным.

– Вы хотите знать, в чем дело? Хорошо… Я заинтересован в том, чтобы вы, помогая мне, работали с открытыми глазами, знали, ради чего мы с вами рискуем. Я люблю называть вещи своими именами. – Прайс передернул плечами и остановился у стола. – Я стремлюсь как-то спасти себя… себя и вас, Аллен, и других, подобных нам. И я должен теперь спешить. Наши генералы и сенаторы кричат о необходимости войны против Советов… Ваш родной брат надрывается о том же… Но, избави бог, если мы сейчас развяжем эту войну – коммунисты правы, тогда мы погибнем.

Лицо Аллена Харвуда сделалось не только серьезным, но и зловещим: подобного рода шуток он не любил.

Но Уильям Прайс, кажется, и не собирался шутить, наоборот.

– Мы с вами живем в страшное время, Аллен, – продолжал он. – Я часто думаю о том, чем оно определено: непонятным мне роком или просто тем, что в наши дни развелось так много идиотов, воображающих себя умниками. Почти сорок лет я слежу за нашей внешней политикой и вижу, как мы с непостижимым упорством делаем одну ошибку за другой. Я не собираюсь читать вам лекцию, я просто хочу, чтобы вы поняли мой образ мыслей, сегодня это необходимо для дела… Итак, мы последовательно приводим в движение силы, которые в конечном счете погубят нас с вами. Да, да… погубят! Главная наша опасность – ограниченность. Это ужасная вещь! Смотрите: в тридцать втором году к нам приехал Яльмар Шахт. От имени деловых кругов Германии он просил нас благословить приход к власти Гитлера. Мы благословили. В ноябре тридцать седьмого года сенатор Ванденберг, глава концерна Дюпон, и мистер Слоун из «Дженерал моторс» тайно встретились с представителем Гитлера в Сан-Франциско и обещали ему поддержать фашизм… А через четыре года мы оказались вынужденными вместе с Советами воевать против Гитлера! Мы-то с вами знаем, что, взяв в руки оружие, Гитлер всерьез мечтал и о завоевании Америки… Гитлер съел почти всю Западную Европу и подбирался к Англии. Но наши надежды сбылись – он все-таки набросился на Россию. Вся Европа была его тылом и арсеналом. Он оказался в состоянии сразу бросить против России почти двести восемьдесят дивизий и… был разбит наголову!

Прайс умолк. Аллен Харвуд продолжал сидеть молча.

– А ведь Россия тогда была одна, – продолжал Прайс. – Одна! А теперь? Теперь мы боремся почти против миллиарда человек. Вот они, плоды нашей внешней политики!

– Вы считаете в этих условиях нашу победу невозможной, а борьбу бесполезной? – спросил Харвуд.

– О нет! – воскликнул Прайс. – Я считаю, что мы должны извлекать уроки из наших провалов и тогда уже действовать. Однако вся беда в том, что у нас не находится желающих признаться в своих провалах. Удалось нам сделать Гитлера своим военным союзником, заставить его уйти из захваченных им государств Западной Европы, дать гарантию Великобритании и безоговорочно выполнять наши указания? Нет, нам это не удалось. Во время прошлой войны вы, Аллен, три года просидели в Швейцарии, руководя оттуда заговором против Гитлера. Вы должны были убрать Гитлера и поставить во главе Германии наших людей, но вам и этого не удалось сделать! К концу войны вы обязаны были создать в Баварских Альпах неприступный бастион, в котором могли бы отсидеться и прийти в себя гитлеровские армии, чтобы продолжать войну, но…