Он, не задерживаясь, прошел мимо усадьбы. На противоположной стороне улицы увидел овальную вывеску: «Restavracia». Вот это ему и нужно! Удивительно, как удачно все складывается сегодня.

Вход в ресторан был за углом, с переулка.

Через две минуты Петренко уже сидел за столиком в небольшом и не очень опрятном зале и в ожидании заказанного завтрака беседовал с хозяином. Пожилой толстяк, с лихо закрученными рыжими усами и лысиной, старательно зачесанной с висков, передав заказ девушке, охотно вступил в разговор.

Майор спросил, не знает ли хозяин, верно ли указаны часы приема на доске у доктора напротив? Надпись ведь давнишняя.

Оказалось, все написано верно. А пан не здешний? Петренко сообщил, что приехал посоветоваться с доктором о своем здоровье и не угадал — приема нужно ждать до вечера.

Хозяин посочувствовал, но сказал, что подождать стоит — такого доктора поискать и в столице, многие оттуда едут, чтобы показаться ему. Правда, сейчас уже не то — многие стали лечиться бесплатно в казенных поликлиниках, а посмотрели бы с год назад — бывало люди по неделе ждали приема у доктора. А уж сколько выпивали пива, сколько бигосов съедали приезжие за этими самыми столиками! Сейчас больных хотя и порядочно, на прием все-таки можно попасть каждый день. Знаменитый доктор! Вы знаете, он безошибочно предсказывает каждой беременной женщине, кто у нее родится — мальчик или девочка! И это — за полгода до родов!

— Какой хороший у него сад! Верно, трудно ему, одинокому человеку, держать усадьбу в таком порядке?

— Держать в порядке? Да он и травинки сам не выдернет в этом саду!

Оказалось, что доктор не одинок, хотя и холост. У него живет экономка пана Тереза с сыном. Сын — дурачок, но здоровый и трудолюбивый парень, сердитый, не дай бог, если разозлится. Он ухаживает за садом, делает всю черную работу по хозяйству, мать ведет дом и помогает доктору на приеме. Доктор с ними никаких забот не знает, живет как за каменной стеной.

Раньше был и шофер, но уже с год взял расчет и куда-то уехал.

— Значит, доктор ходит пешком? Не легко такому старику! — заметил майор, принимаясь за кофе и пончики, поданные молодой рыженькой девушкой, очень похожей на хозяина.

Ресторатор ответил, что, во-первых, доктор еще очень бодрый человек. А во-вторых, он сам правит автомобилем, только мало ездит. Кому нужно — сам приедет за ним и отвезет к больному, но он не любит посещать больных на дому. А кроме, куда ему ездить? Разве что прогуляться на собственной машине.

— Да, верно. И, надо думать, имеет хорошее авто?

— О, там машина! Просто люкс! Новенький «мерседес», блестит, как жук, и внутри — настоящая кожа. В прошлом году, когда еще был шофер, доктор продал старую машину в Брацлаве, а на этой приехал — так вся улица любовалась. И такая красота стоит почти без употребления. Редко-редко когда выедет — и то все вечером, так что никто и не оценит. А гуляет доктор пешком, да ему и полезно от полноты. Хорошо, когда человек имеет время для моциона. Ах, эта сидячая жизнь, ничего нет вреднее, — хозяин с огорчением похлопал по собственному объемистому животу. — По себе чувствую, пане, по себе!

— Скажите, то не пан доктор возвращается домой?

— Так, так! Вернулся с утренней прогулки. У него порядок: один день гуляет утром, другой — вечером, как примет больных.

К воротам докторской усадьбы подходил человек небольшого роста, очень полный, почти квадратный, в щегольском светло-сером пальто и такой же фетровой шляпе. Через неровное и пыльное стекла Петренко мог рассмотреть только широкое красное лицо с большими седыми усами и острой бородкой.

Доктор, переваливаясь, помахивая толстой тростью, подошел к калитке. Едва он открыл ее, как навстречу выскочила огромная немецкая овчарка, вскинула лапы ему на грудь и, тотчас отскочив, начала носиться по улице. Видно было, как Барвинский звал ее, но пес, не обращая на него никакого внимания, продолжал обнюхивать тумбы и фонарные столбы и выполнять другие правила собачьего ритуала.

Доктор стучал палкой по асфальту, топал ногами, наконец повернулся к калитке и, нажимая кнопку звонка, закричал так, что звук голоса донесся даже через двойные рамы.

— Что он так волнуется? Пусть бы побегала собака!

— Ну нет, это такой зверь — хуже волка. Хорошо, что поблизости нет никого, а то беда: может ни с того ни с сего сбить человека с ног и, пожалуй, покусать. Зимой был случай — девочку соседа Яблонского, Зоею, свалил и держал лапами, напугал до смерти, пока Владек прибежал и отозвал.

— А кто это Владек?

— Сын экономки. Только его и слушается, чертова скотина. Да вот он бежит!

Калитка опять открылась, и на улицу выбежал человек огромного роста в синем рабочем халате. Петренко придвинулся ближе к окну, чтобы лучше разглядеть его — настолько необычна была эта фигура, на кривых ногах и с непомерно длинными руками. Маленькая остроконечная голова торчала на длинной и толстой шее. Низкий покатый лоб и огромную нижнюю челюсть можно было разглядеть даже издали; щетинистые черные волосы росли так странно, что казались ермолкой, надетой на голову. Плечи, грудь и руки говорили о большой физической силе.

Выйдя за калитку, человек остановился, коротко крикнул что-то, и овчарка, словно ее рванули за ошейник, повернулась. Ее задранный хвост повис, уши опустились, спина согнулась. С виноватым видом она подошла и припала к земле у ног человека в синем халате. Доктор продолжал орать и топать ногами. Великан стоял, опустив руки, втянув голову в плечи, ничего не отвечая. Доктор замахнулся на него тростью, но собака вдруг приподнялась с ощетинившейся шерстью, и Барвинский отступил и опустил палку. Он вытащил-платок, вытер лицо, плюнул и ушел за калитку. Человек в синем халате посмотрел ему вслед, потом сказал что-то собаке. Она села перед ним, он тоже присел на корточки и, делая странные движения головой и руками, словно разговаривал с животным. Овчарка настораживала то одно, то оба уха, то снова прижимала их. Наконец она отвернулась и смущенно зевнула. Человек слегка шлепнул ее по морде, встал, повернулся, пес прижался головой к его брюкам, так они оба и ушли за калитку. Петренко и ресторатор захохотали.

— Вот так поговорили! — воскликнул хозяин. — Владек ее учит: «Видишь, пся кревь, попало мне за тебя от пана!» А она ему: «Ну, хватит, хозяин! Я больше не буду» — и пошли! Чистая комедия!

— Кто это? — спросил Петренко.

— Так это же и есть Владислав, сын экономки Терезы. Ума ему бог не дал, зато уж силы — на двоих. И работящий! Он пану доктору, как богу, молится. А тот, бывает, и ударит его — как не ударить дурака? Но только не при собаке, видели, доктор и сам ее побаивается. Как ей не по нраву пришлось, когда пан доктор замахнулся на Владека! Вот пес — с другими, как дикий зверь, а с Владеком — умнее ксендза.

— А больные не боятся ходить к врачу, у которого такая страшная собака?

— Что вы! Как можно? Она днем где-то заперта у Владека, редко выскочит, как сегодня. Только на ночь ее выпускают в сад — тогда беда вору, если вздумает влезть, то так! Ох, у пана кофе совсем остыл. Может, пан прикажет свежего?

— Нет, спасибо, мне пора. У меня еще дела есть в городе.

Петренко допил кофе, расплатился с хозяином и вышел на улицу. Что делать? Пойти на прием к Барвинскому? Ну и что проку? Петренко здоров, как бык, симулировать нужно с толком, а то сразу спугнешь доктора. Нет, спешить не годится. Походив немного по улицам и окончательно утвердившись в решении не торопиться, он отправился на станцию, дождался поезда на Любницу и в тот же вечер явился с докладом к Чугунову.

Генерал был не один — у него сидел полковник Заремба. Развернулись события, показавшие, что враг не дремлет, что он сильнее, хитрее и опаснее, чем они думали.

Первым событием была новая попытка отравить Диву — попытка до наивности простая и именно потому имевшая шансы на успех. Диве принесли отравленную передачу. Произошло это в воскресенье. В справочное бюро военного госпиталя, где все еще оставалась в отдельной палате и под стражей Маргрет Стил, явилась пожилая бедно одетая женщина. Она сказала, что принесла гостинец панне Зембжицкой, которая, будучи в Ментно, вылечила ее дочку от прыщей на лице, а дочка — невеста, пани понимает, какое то важное дело! Растяпа сестра, не думая об особом положении больной, как обычно проверила передачу. Найдя в свертке мазурку, печенье вроде кекса, нарезанное ломтиками, — блюдо, вполне дозволенное для передачи, — она надписала на пакете фамилию больной и приняла его. Посетительница рассыпалась в благодарностях и беспрепятственно ушла. Сестра даже не заметила как следует ее наружности. «Так, обыкновенная старушка», — говорила она потом. Только отпустив ее, дежурная сестра сообразила, что больная все-таки необычная, «Ну, в отделении разберутся», — решила она и отослала сверток вместе с другими старшей сестре отделения. Та спросила дежурного врача — можно ли дать Зембжицкой сладкое печенье к чаю, и, наверное, получила бы утвердительный ответ» если бы не добавила: «Чудесная мазурка» наши повара такой не испекут», чем и вызвала вопрос — откуда печенье? Узнав в чем дело, врач изъял печенье, попробовал — мазурка горчила. При исследовании в печенье оказался стрихнин; двух — трех кусочков было бы достаточно, чтобы отравиться насмерть.