Одна из племянниц Саввы Ивановича Мамонтова, начавшая выезжать в свет, вспоминала, как иногда весенними вечерами за ней заезжал на своей лакированной двухместной машине дядя Михаил Иванович Мамонтов и вез ее в кабаре «Летучая мышь», находившееся в подвале дома Перцова. Зрителям подавали закуски, воспоминания, о необыкновенном вкусе которых эта дама сохраняла всю жизнь, особенно о поджаренных в костном мозге гренках из черного хлеба, на которых лежали анчоусы.

По Москве мгновенно поползли слухи о новорожденном кабаре. Среди околотеатральной публики начался ажиотаж: каждому хотелось попасть в интимную компанию, веселящуюся в перцовском подвальчике. Но туда получали доступ только актеры, художники, писатели и лишь иногда допускались просто друзья театра. Один из них вспоминал: «Буро-зеленая карточка с распластанным изображением летучей мыши и со словами «Летучая мышь разрешает вам тогда-то ее посетить» стала предметом зависти, пламенного желания и усерднейших хлопот».

Каждый приглашенный подвергался обряду посвящения в «кабаретьеры». Дежурный член-учредитель водружал на его голову бумажный шутовской колпак. Тем самым новопосвященный принимал обет — отказаться от привычных норм, стандартных правил поведения. Здесь действовали особые законы. Один из посетителей кабаре писал о том, как раскованно чувствовали себя люди, пропитанные воздухом «Летучей мыши»: «Лица, которые мы привыкли видеть важными и деловитыми, стонали от спазм неудержимого хохота. Всех охватило какое-то беззаботное безумие смеха: профессор живописи кричал петухом, художественный критик хрюкал свиньей. Такое можно встретить только на кипучем карнавале в Италии или веселой Франции».

Душой всех представлений был конферансье Никита Балиев — подлинный гений в своей работе. Он обладал удивительным даром включать публику в процесс представления, втягивать ее в живой диалог. Уютный, кругленький, живая смесь добродушия и юмора, он был идеальным посредником между актерами и зрителями. Шутки то и дело летели со сцены в зал и обратно. Балиев подхватывал чужие реплики, искусно обыгрывал и с блеском на них отвечал. Многие, кто не знал кулис «Летучей мыши», думали, что Николай Тарасов только ее «золотой мешок». Но он был первым среди ее творцов, автором почти всех программ — текста, музыки, костюмов и декораций. Все это делалось с редким остроумием, изяществом и артистизмом.

Очень скоро кабаре приобрело большую известность в театральной среде, но просуществовало совсем недолго. Осенью 1910 года из-за несчастной любви 28-летний Тарасов покончил жизнь самоубийством.

Смерть его была несколько театральна, как и сама жизнь. Всю свою недолгую жизнь Тарасов любил театр, но актрис — гораздо больше. Был увлечен Алисой Коонен, протежировал ее, вызывая досаду в Немировиче, но причиной его смерти стала бывшая любовница, некая Ольга Грибова, красавица, дочь одного из богатейших московских купцов, жена члена крупного торгового дома «Н. Ф. Грибов и Кº».

Оленька имела головокружительный успех — быть допущенным к ее маленькой ручке мечтали многие мужчины. Впрочем, в салон светской красавицы были вхожи лишь избранные, обладавшие либо деньгами, либо связями, либо талантами. Она кружила головы и разбивала судьбы. Не порывая с Тарасовым, Ольга Грибова страстно увлеклась другом своего мужа Н. М. Журавлевым. Он был совсем молод, лишь два года до знакомства с ней окончил гимназию и сразу стал директором крупнейшей Барановской мануфактуры. Сердечный друг Оленьки был щеголь, бонвиван и страстный игрок. Рассказывали, что, проигравшись по-крупному в карты, он стал требовать от влюбленной в него женщины денег и грозить самоубийством. Грибова бросилась в ноги к Тарасову и молила о деньгах для любимого.

Арлекин и смерть. К. Сомов, 1907

Выручать соперника не позволяла честь, и Тарасов вежливо отказал. Тем же вечером опозоренный Журавлев застрелился. На панихиду Тарасов и Грибова отправились вместе. После службы они распрощались: Оленька отправилась домой, мило поговорила с домашними и, оставшись одна, выстрелила себе в сердце. Она не умела обращаться с оружием, и смерть наступила не сразу, окровавленную, ее отвезли в больницу, но спасти не смогли.

Николай по газетам следил за состоянием Грибовой. И, когда ночью прочитал о ее смерти, то выстрелил себе в висок. Он не смог простить себе ее смерти. Поползли слухи о том, что застрелился еще и миллионер и меценат Николай Рябушинский — он тоже был поклонником Оленьки Грибовой. Но, к счастью, это оказалось лишь сплетней. Рябушинский, конечно, сильно горевал на своей вилле «Черный лебедь», однако же стреляться и не думал.

Утром следующего дня в квартире, где еще лежало неостывшее тело Тарасова, раздался звонок. Открыв дверь, слуга увидел на площадке гроб и венок. Человек из похоронного бюро сказал, что привез заказанное, и протянул квитанцию. Этот рассказ слуги приводит в своих мемуарах Алиса Коонен. «Если верить легенде, — пишет она, — гроб и венок прислала Тарасову близкая подруга Грибовой, считавшая Николая Лазаревича виновником ее гибели». Но страшный подарок опоздал, Тарасов так и не узнал о нем.

Друзья Тарасова встретили весть о его смерти с великой скорбью. 1 ноября 1910 года в знак траура в Художественном театре был отменен спектакль, замерла жизнь в «Летучей мыши», где проходила гражданская панихида. Ошеломленная страшным известием, горько убивалась ведущая актриса Тамара Дейкарханова, беззаветно и безответно влюбленная в Тарасова. Ее заперли в гримерной, опасаясь еще одного самоубийства. Люди, пришедшие почтить память Тарасова, оплакивали его талант, молодость, но не удивлялись его поступку. Своим выстрелом он «снял с себя бремя непроходящей тоски», — писал о Тарасове Н.Е. Эфрос.

История эта наделала много шуму в Москве. Чистый декаданс, много крови, много слез. Похоронили Тарасова на Армянском кладбище. Его Могила внесена в каталог как «одно из лучших надгробий Москвы эпохи модерна». Знаменитый скульптор Николай Андреев сделал шокирующий памятник — Николай Лазаревич изображен в момент самоубийства. На постаменте лежит мертвое тело с беспомощно откинутой рукой. Лицо сделано с посмертной маски, но кажется, что молодой человек безмятежно спит. Но если обойти могилу, можно понять, что это ложе смерти, поддерживаемое плакальщицами. Могилу окружает кованая ограда, изготовленная в Венеции по рисункам Андреева. На пряслах изображен райский сад: с павлинами и гроздьями винограда. У врат — архангелы Гавриил и Михаил.

Лицо сделано с посмертной маски, но кажется, что молодой человек безмятежно спит

Одна из Плакальщиц на могиле Н. Тарасова

Савва Морозов и Николай Тарасов не были похожи — ни по внешнему облику, ни по характеру, ни по образу жизни. Но в смерти обоих меценатов, поклонников МХТ, видится какое-то странное, мистическое совпадение. Их мучило гнетущее предчувствие надвигающегося гигантского катаклизма, который сметет в небытие привычный для них мир.

С прекращением финансирования Балиеву пришлось самостоятельно зарабатывать деньги на содержание «Летучей мыши». Это уже был не закрытый клуб, а общедоступный театр с собственной труппой и с весьма дорогими билетами. В бывший элитный клуб повалила развязная публика. В зале пришлось вывесить такое объявление: «Дирекция просит публику не отбивать тактов ногами, руками, ножами и вилками, так как дирижер блестяще музыкально подготовлен, знает все виды тактов и получает за это хорошее жалованье». После революции Балиев со своим театром эмигрировал в Америку, а на набережной Москвы-реки остался удивительный дом, сохранивший память о необычных и веселых вечерах.