Получив телеграмму от секретаря Нобелевского комитета Андерса Эстерлинга, Пастернак 29 октября 1958 года ответил ему: «Благодарен, рад, горд, смущен». Его поздравляли соседи, приходили телеграммы, осаждали корреспонденты. Это полная и абсолютная победа и признание. Казалось, все невзгоды, связанные с изданием романа, вызовы в ЦК и Союз писателей позади. Но на следующее утро внезапно пришел писатель К. Федин и потребовал от Пастернака немедленного, демонстративного отказа от премии, угрожая при этом завтрашней травлей в газетах. Пастернак ответил, что ничто его не заставит отказаться от оказанной ему великой чести, чести, оказанной не только ему, но и всей русской литературе.

По словам сына Пастернака, он говорил, что за честь быть нобелевским лауреатом готов принять любые лишения, и все деньги был готов перевести в Комитет защиты мира, о чем он и написал письмо в президиум Союза писателей: «…Я знаю, что под давлением общественности будет поставлен вопрос о моем исключении из Союза писателей. Я не ожидаю от вас справедливости. Вы можете меня расстрелять, выслать, сделать все, что вам угодно. Я вас заранее прощаю. Но не торопитесь. Это не прибавит вам ни счастья, ни славы. И помните, все равно через несколько лет вам придется меня реабилитировать. В вашей практике это не в первый раз».

Несмотря на то, что премия была присуждена Пастернаку «За значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа», она воспринималось советской пропагандой как повод усилить травлю. Так, «Литературная газета» 25 октября 1958 года писала: «Пастернак получил «тридцать сребреников», для чего использована Нобелевская премия. Он награжден за то, что согласился исполнять роль наживки на ржавом крючке антисоветской пропаганды… Бесславный конец ждет воскресшего Иуду, доктора Живаго, и его автора, уделом которого будет народное презрение». Сергей Михалков откликнулся на присуждение Пастернаку премии басней про «некий злак, который звался Пастернак».

29 октября 1958 г. на Пленуме ЦК ВЛКСМ Владимир Семичастный заявил: «Как говорится в русской пословице, и в хорошем стаде заводится паршивая овца. Такую паршивую овцу мы имеем в нашем социалистическом обществе в лице Пастернака, который выступил со своим клеветническим так называемым «произведением». <…> Если сравнить Пастернака со свиньей, то свинья не сделает того, что он сделал. <…> А почему бы этому внутреннему эмигранту не изведать воздуха капиталистического, по которому он так соскучился, о котором он в своем произведении высказался. Я уверен, что наша общественность приветствовала бы это»

Гордая и независимая позиция помогала Пастернаку в течение первой недели выдерживать все оскорбления и угрозы. Но вскоре на Пастернака было оказано такое немыслимое давление, которое, в конечном счете, вынудило его отказаться от премии. В телеграмме, посланной в адрес Шведской академии, Пастернак писал: «В силу того значения, которое получила присужденная мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от нее отказаться. Не сочтите за оскорбление мой добровольный отказ».

Однако эта жертва ничем не облегчила положение затравленного писателя. Через два дня после отказа московские писатели обращались к правительству с просьбой лишить Пастернака гражданства и выслать за границу. Высылка незамедлительно последовала бы, если бы не телефонный разговор с Хрущевым Джавахарлала Неру, возглавившего комитет защиты Пастернака. По словам сына писателя Евгения Пастернака, он не узнавал своего отца. Серое, без кровинки лицо, измученные, несчастные глаза, и на все рассказы — одно: «Теперь это все не важно, я отказался от премии».

Неоднократно высказывавшаяся его гонителями мысль о том, что Пастернак, вероятно, захочет покинуть СССР, была отвергнута писателем — Пастернак в своем письме на имя Хрущева написал: «Покинуть Родину для меня равносильно смерти. Я связан с Россией рождением, жизнью и работой». Из-за опубликованного на Западе стихотворения «Нобелевская премия» Пастернак в феврале 1959 года был вызван к Генеральному прокурору СССР Р. А. Руденко, где ему было предъявлено обвинение по статье 64 «Измена Родине»,

Вскоре на почве нескончаемой травли у Пастернака развивается рак легких, и болезнь приковывает его к постели. 30 мая 1960 г. затравленный, но не сломленный писатель умирает.

Сотни людей, несмотря на опалу поэта, пришли на его похороны. Герман Плисецкий, присутствовавший на похоронах, написал замечательное стихотворение, посвященное трагическому уходу Пастернака:

Александр Галич посвятил его смерти одну из своих песен:

В 1987 году решение об исключении Пастернака из Союза писателей было отменено, в 1988 году «Доктор Живаго» впервые был напечатан в СССР («Новый мир»).

К столетию Бориса Пастернака Нобелевский комитет решил восстановить историческую правду, признав отказ Пастернака от Нобелевской премии вынужденным и недействительным.

В 1989 году диплом и медаль Нобелевского лауреата были вручены в Стокгольме сыну поэта — Евгению Пастернаку, который выразил благодарность Шведской академии и Нобелевскому комитету за их решение и сказал, что принимает почетную награду с чувством трагической радости. Для Бориса Пастернака Нобелевская премия, которая должно была освободить его от положения одинокого и гонимого человека, стала причиной новых страданий, окрасивших горечью последние полтора года его жизни. То, что он был вынужден отказаться от премии и подписать предложенные ему обращения в правительство, было открытым насилием, тяжесть которого он ощущал до конца своих дней. Он был бессребреником и безразличен к деньгам, главным для него была та честь, которой теперь он удостоен посмертно.

После аншлюса Австрии в 1938 году камерный дом в Староконюшенном переулке стал гостевым домом фашистской Германии. Согласно исследованиям посланника посольства Австрии Георга Хайндла, именно в этом ставшем легендой доме 23 августа 1939 года решалась судьба мира. Именно здесь остановился и ночевал Риббентроп, министр иностранных дел фашистской Германии. Через несколько часов переговоров с ним был подписан исторический «Пакт о ненападении» между сталинским Советским Союзом и фашистской Германией.

Обе стороны, заключая этот договор, имели разные цели. Гитлер готовил нападение на Польшу и считал, что этот договор исключит для Германии угрозу войны на два фронта в Европе, поскольку Сталин был заинтересован в захвате территорий бывшей Российской империи. Сталин же рассматривал Договор как шанс приблизить торжество мировой революции, избежав вооруженного конфликта, и возможность готовиться к военным действиям, которые неминуемо должны будут наступить. По договору Молотова — Риббентропа, стороны обязались все споры и конфликты между собой «разрешать… исключительно мирным путем в порядке дружеского обмена мнениями».

Договор имел «секретный дополнительный протокол» о разделе «сфер интересов» в Европе, который серьезно перекроил карту Европы и окончательно определил конфигурацию будущей мировой войны. Предусматривалось, что в случае войны Германии с Польшей немецкие войска могут продвинуться до «линии Керзона», остальная часть Польши, а также Финляндия, Восточная Прибалтика и Бессарабия признавались «сферой влияния» СССР. Судьба Польши была решена «в порядке дружественного обоюдного согласия».