Облик и манеры Закревского были столь же характерны, как и его натура. Фигура — полная, осанистая. Лицо гладко выбритое; характерный профиль римского типа, с брезгливо выпяченной нижней губой. И, наконец, поразительная прическа: Закревский имел «чело, как череп голый», однако на самом затылке он каким-то чудом сохранил единственную прядь волос. Эта длинная прядь ежедневно завивалась парикмахером, и конец ее, завитый колечком, каким-то образом укреплялся на самой макушке.

В 1850 году император Николай I знакомился с делами древней столицы, остался доволен осмотром и что-то сказал о святости города. Известный острослов князь Меншиков, будучи в свите царя, на это замечание ответил: «Москва действительно святая. А с тех пор, как ею управлял граф Закревский, она еще и великомученица». Остроумные москвичи изощрялись в стихосложении:

Одиннадцать лет Закревский был хозяином Москвы, и все эти годы первопрестольная страдала от капризов и самоуправства графа. По словам московского купца Найденова, «Закревский был тип какого-то азиатского хана или китайского наместника. Самодурству и властолюбию его не было меры, он не терпел, если кто-либо ссылался на закон, с которым не согласовывались его распоряжения. «Я — закон», — говорил он в подобных случаях». Патриархальная и добродушная Москва от методов жесткого на немецкий манер Закревского пришла в тихий ужас и прозвала деспотичного губернатора — «Чурбан — паша».

С именем этого грозного хозяина Москвы связана одна история, случившаяся с булочником Филипповым. Он каждое утро поставлял горячие сайки к столу генерал-губернатора. Однажды он за завтраком обнаружил в булке запеченного таракана и срочно вызвал перепуганного Филиппова. Булочник не растерялся, схватил кусок булки с тараканом и проглотил его, заявив, что это изюминка. Поставщик Императорского двора поклялся на иконе, что князь принял за насекомое обыкновенный изюм, а потом помчался в пекарню и вывалил в саечное тесто, к великому ужасу пекарей, чан с кишмишем. Через час Филиппов угощал Закревского сайками с изюмом, а через день от покупателей отбою не было.

Закревский оказался самым деспотичным и грозным из всех московских правителей, но прославился он благодаря не столько крутому нраву, сколько из-за скандальной славы своей красавицы жены, имевшей сомнительную репутацию ветреной покорительницы мужских сердец. Любивший Закревского Александр I женил его на богатой и экстравагантной красавице Аграфене Толстой, известной своими скандальными связями. Поначалу брак носил фиктивный характер, но затем родилась дочь Лидия, которую Закревский любил без памяти.

В 1858 г. супруга деспотичного московского губернатора, прозванная Вяземским за красоту и смуглую кожу «Медной Венерой», выкупила приглянувшуюся усадьбу у наследников капитана Волкова и стала его полноправной хозяйкой. Устроив дом по последней моде, она стала устраивать в нем пышные балы и романтические приемы, являясь на них в тончайших прозрачный пеньюарах, давая обильную пищу злословию и слухам.

Эксцентричная и страстная графиня крутила головы многим, в том числе трем русским поэтам — Пушкину, Баратынскому и Вяземскому. Все ее боготворили и восхваляли в своих стихах. Несмотря на замужество, она открыто отвечала им взаимностью. Это именно ей перед своей последней дуэлью Пушкин шепнул: «Возможно, вы меня больше никогда не увидите». Это именно она, одетая в траур, стояла всю ночь рядом с гробом поэта в Конюшенной церкви.

Бурная в своих стремлениях, «Как беззаконная комета», являлась она, по выражению Пушкина, среди светского общества, не дорожа его мнением и не отказывая себе в удовольствиях. Великий поэт был не на шутку увлечен «Медной Венерой», ей были посвящены четыре стихотворения: «Портрет», «Наперсник», «Когда твои младые лета» и «Счастлив, кто избран своенравно», и ее имя честно вписано в знаменитый «Дон-жуанский список» поэта.

Чуть позже поэт заверяет Закревскую, что, несмотря на «шумную толпу» и «приговор света», он остается ее другом:

«Вскроем» одно из писем Пушкина… «Я имел несчастье состоять в связи с остроумной, болезненной и страстной особой, которая доводит меня до бешенства, хотя я и люблю ее всем сердцем. Всего этого достаточно для моих забот, а главное для моего темперамента». По словам его друзей, его африканский темперамент так и не справился с ее страстностью».

«Клеопатра Невы», как скажет о ней Пушкин в «Евгении Онегине», оставалась верной себе еще долгие годы. По Москве упорно ходили слухи, что для Аграфены было в порядке вещей заняться любовью с первым же понравившимся ей мужчиной. Писатель В.В. Крестовский запишет в дневник одну из сплетен 50-х годов XIX века: «Закревский поймал жену свою под кучером. Она, вскочив, вцепилась к нему в волосы со словами: «Видишь ли ты, мерзавец, до чего ты меня доводишь!»

Аграфена Федоровна сознательно стремилась создать вокруг себя ореол «роковой» женщины. Путешествуя, она именовала себя: «Принц Шу-Шери, предполагаемый наследник Лунного королевства». Попав в ее «волшебные сети», Баратынский воспевал безумный хохот своей «русалки», умевшей плакать, «как Магдалина». Как женщина роковая и опасная, она покорила не только поэта, но и его друга и сослуживца Н. В. Путяту, с которым Баратынский обменивался доверительными письмами, называя ее «наша общая Альсина».

По свидетельству современников, жесткий и деспотичный в обычной жизни, граф Закревский благоговел перед своей взбалмошной и капризной женой, потакая любым ее прихотям. В течение десяти лет дом, ставший модным литературным салоном, притягивал взоры жадных до слухов и сплетен москвичей. Вместе с единственной дочерью Лидией первая дама Москвы устраивала в своем роскошном доме «интимные» салоны.

Генерал Дубельт описал эти романтические встречи в своем дневнике: «У графини Закревской без ведома графа даются вечера: мать и дочь приглашают к себе несколько дам и столько же кавалеров, запирают комнату, тушат свечи, и в потемках которая из этих барынь достанется которому из молодых баринов, с тою он имеет дело…»

По Москве ходили слухи, что взбалмошная Лидочка предавалась любовным утехам даже с симпатичным часовщиком, приходившим завести часы в генеральском доме. Она налилась чувственностью и пороком, и матушка постаралась срочно выдать ее замуж. Быстро подыскали подходящую кандидатуру — сына всесильного министра Нессельроде. Дипломат Дмитрий Нессельроде был на 17 лет старше жены, которая свою неприязнь объясняла тем, что ее «бросили в постель» два министра, не получив ее согласия. Венчались они в январе 1847 года, а уже через четыре месяца мать Дмитрия пишет: «…Их взгляды и понятия не схожи. Ему (сыну) выпала нелегкая задача. Он не учел, сколько понадобится терпения, чтобы удержать в равновесии эту хорошенькую, но сумасбродную головку…»

Муж Лидии оказался не по душе, и вскоре Лидочка обосновалась в городе соблазнов — Париже, удивляя парижан богатством и роскошью. Во французской столице, сошлись три русские красавицы: Лидия Нессельроде, Мария Калергис и княгиня Надежда Нарышкина — одна краше другой. Сошлись, чтобы поразвлечься и прочувствовать все радости жизни. Ходили слухи, что богатые русские красавицы «основали общество по разврату на паях» и вербовали для этой цели героев-любовников. В их домах регулярно собирался высший свет, в том числе и знаменитый Александр Дюма-сын.