– Во-первых, живую воду можно превратить в настойку или наливку! Настойки и наливки, как это видно из самих названий, производятся путем… э-э-э… стояния и… наливания!

Тут он снова сбился, внимательно посмотрел на Пятецкого и неожиданно спросил:

– У вас сахар имеется?!!

– Кто?! – Чуть испуганно переспросил мужик, явно не понимая о чем идет речь.

– Сахар, сахар!.. – Раздражаясь повторил Макаронин.

– Нет!.. – Потряс головой Пятецкий и, оглядев сидящих вокруг мужиков, добавил, – …даже и слова такого не слыхали!

Юрик склонил голову набок и пробормотал, словно бы про себя:

– Да… Сложный случай… Ну, ничего, выберемся…

И, прихлебнув из кружки, заговорил прежним лекторским тоном:

– Так вот – настойки и наливки! Настойка делается так: наливаешь живую воду в… э-э-э… емкость, кладешь туда что-нибудь и пусть стоит…

– Что кладешь-то?.. – Неожиданно донеслось с противоположного конца стола.

Макаронин направил грозный взгляд в сторону перебившего, но вряд ли смог выделить его лицо среди полутора десятков других. Поэтому он ответил всем:

– Я же сказал – что-нибудь!..

Над столом повисло недоуменное молчание, и тут решил вмешаться я.

Приподнявшись над столом, я громко проговорил:

– Мой друг хочет сказать, что положить надо что-нибудь растительное – травку, можно сухую, корешки, орешки, семечки, корочки…

– Гнилушечки, кузнечиков, – перебил меня Юрик, громко икнув, – только ни в коем случае не давить, божьих коровок, хотя… опять же… дружок у меня один на божьих коровках совершенно божественную настоечку творил…

– А можно не в живую воду что-то класть, а наоборот – саму живую воду налить, допустим, в дубовую посуду и как следует закрыть… – перебил я Макаронина.

– И пусть стоит!! – Перебил меня Макаронин, послав мне грозный взгляд. – Будет настойка!!

Таким образом последнее слово осталось все-таки за старшим лейтенантом, чем он был весьма доволен.

Однако, аборигены как-то слишком уж задумчиво молчали, словно что-то сильно смущало их в нашем объяснении. Наконец, Шестецкий, стрельнув из-под кустистых рыжих бровей взглядом, скромненько поинтересовался:

– И долго она… живая вода, то есть… стоять должна?

Юрик уперся в рыжую, волосатую морду мужика грозно-вопросительным взглядом, и тот добавил, как бы оправдываясь:

– Я к тому, что кто ж это выдержит, чтобы живая вода… э-э-э… стояла?!

Такую постановку вопроса Юрик мгновенно понял. Лицо его помягчело, и он с явным сочувствием ответил:

– Ну… как сказать… С мягкой ягодкой и суток достаточно, а с твердым семечком и неделю потерпеть придется!

– Знать бы, что того стоит – можно было бы и потерпеть… – задумчиво почесал бороду Шестецкий.

– Н-да, – вторил ему бас Пятецкого, – попробовать бы этой самой… настойки, сразу б стало ясно!..

– Так что ж не попробовать?! – Усмехнулся я. – Все, как говориться в наших руках!

Это называется полностью перехватить инициативу. Только что, весь стол, разинув рот, внимал Макаронину, а после моих слов все разом повернулись ко мне с весьма заинтересованными лицами.

– А что, мил человек, – выразил общее любопытство Семецкий, потряхивая своим костылем, – у тебя в запасе разве ягодки есть, травки или эти… божьи коровки?.. Не знаю, кто это такие…

– Только сутки ждать не хотелось бы!.. – Быстро добавил Шестецкий.

– Я же сказал – все в наших… руках! Так что ни травки, ни божьи коровки мне не нужны!

Поднявшись с лавки, я крепко потер ладонь о ладонь и оглядел стол.

– У всех налито?!

Последовало несколько суетливое наполнение кружек, после чего все снова уставились на меня.

– Пробуем «Хреновину»! – Провозгласил я, как заправский дегустатор и, уловив некоторое смятение на лицах мужиков, пояснил. – То бишь, настойку на хрене с добавлением меда, кедровых орехов и зеленой бузины!

Я взмахнул ладонями, прищелкнул пальцами и потряс над столом рукавами своей джинсовой куртки. Мгновенно над столешницей возникло едва заметное, чуть желтоватое облачко, сразу же всосавшееся в наполненные кружки.

– Пробуйте!

Мужики разобрали кружки и… сперва заглянули в них…

– Мутненькое… – осторожно проговорил небольшой кряжистый мужик, сидевший рядом с Семецким и до сей поры молчавший.

– Ну, что ж ты хочешь от хрена… с орехами?! И потом, тебе, Четвертецкий, к мутненькому не привыкать!.. – Тут же отозвался бойкий калека и, нюхнув содержимое кружки, добавил, – зато пахнет… симпатично.

В этот момент кто-то справа от меня громко и довольно крякнул. Я быстро обернулся – Пятецкий ставил свою опустевшую кружку на стол, на его ресницах блестели слезы, а губы кривились в довольной улыбке.

– Хороша… хреновина!.. – Охрипшим басом прохрипел он, – Все нутро, как наждаком продирает!..

Мужички немедленно и весьма активно приступили к дегустации, и через пару секунд все кружки опустели.

– Наливай! – Скомандовал я.

И в кружки снова хлынула прозрачная жидкость.

– Теперь мы пробуем… «Рябиновый сучок»!

Я в точности повторил свои манипуляции ладонями и рукавами, однако облачко, потянувшееся на этот раз в кружки, было гораздо заметнее из-за своего ярко оранжевого цвета. И кружки на этот раз были опорожнены без разговоров. Народ потянулся к закуске, а потому я решил сделать небольшой перерыв в своей демонстрации и тоже перекусить.

На дальнем конце стола вдруг зашумели, но никто из сидевших поблизости не обратил на это внимания. А я, бросив туда взгляд, увидел, что трое или четверо мужиков уже опустили отяжелевшие головы на не слишком чистую столешницу, трое, выползши из-за стола, лениво пихаются, изображая драку, а один, подперев голову кулаком, воет что-то жалобное.

И тут я вдруг понял, что солнце село, вечерние сумерки опустились на деревню, и из леса выползли густые тени. В сердце толкнула тоска – что я здесь делаю?.. почему сижу и пьянствую с какими-то совершенно незнакомыми мне мужиками, когда Людмила находиться неизвестно где и… неизвестно с кем!.. Э-э-эх!!

– По какому случаю гуляем?! – Раздался за моей спиной спокойный, суховатый голос, и все головы разом повернулись в его сторону. Я тоже обернулся, и увидел высокого, поджарого мужика, одетого в простую холщевую рубаху с вышитым воротом такие же широкие холщевые штаны. В руках он держал небольшой кувшинчик, закрытый плотно пригнанной крышечкой.

– Да… вот… – рыжий Четвертецкий поднялся с лавки и отвечал стоя, – Пятецкий вчера привел из бора троих чужаков, так один из них оказался Шептуном, – он ткнул пальцем в сторону осоловевшего Володьши, – второй превратил вся медовуху Семецкого в живую воду, а третий щас показывает, как из живой воды разные другие… э-э-э… выпивки творить. А мы, понимаешь, пробуем.

На спокойной и какой-то слишком уж уверенной физиономии вновь прибывшего появилось легкое удивление.

– Погоди, погоди!.. Что значит – всю медовуху Семецкого в живую воду превратил?!! Каким это образом?!!

– Ну-у-у… Каким, каким… Колдовством, конечно!.. – Не слишком уверенно ответствовал Четвертецкий.

– Никаким не колдовством! – Немедленно возмутился Макаронин. – Все на чисто научной, можно сказать, материалистической основе! Двойная возгонка, плюс тройная фильтрация… – тут его взгляд скользнул в мою сторону, и он нехотя добавил, – …жаль только марганцовки не было и этой… суб… прости… тутиси!

Мужик быстро протянул руку к стоявшему на столе кувшину, схватил его за горло и перевернул над первой попавшейся пустой кружкой, и после того, как кружка наполнилась, понюхал ее содержимое.

Когда он поднял глаза на Макаронина, его удивление значительно увеличилось.

– И ты можешь повторить этот… свой… научный… материалистический?..

– Нет! – Энергично мотнул головой старший лейтенант. И не давая горькому разочарованию захлестнуть мужика, добавил. – Медовухи больше нет!

– А если медовуха будет?.. – Оживляясь переспросил мужик.

– Будет медовуха – будет и самогон! – Бодро кивнул Юрик и громко икнул.