А вот внутри все обстояло совершенно иначе. Стенки чугунка были тщательно вычищены и сияли натуральным, успокаивающе-серым цветом. В метре с небольшим от утолщенного края чугунок был перекрыт «палубой», изготовленной из янтарно-желтого, похоже, тщательно навощенного дерева, которое, казалось, мягко светилось собственным светом. И только неряшливо брошенный ухват нарушал общую картину полного, идеального порядка. С бортика на палубу спускалась деревянная же лестница с четырьмя широкими ступенями и толстыми перилами на резных балясинах.

Я постучал носками кроссовок о внешнюю сторону чугуна, стряхивая налипшую землю, и перешагнул через бортик необычного летательного аппарата. В тот же момент чугун явственно тряхнуло и под палубой возник едва слышный низкий гул…

Спустившись на настил, я снова огляделся. Палуба была абсолютно пуста, чугунные стенки также не имели ни малейшего намека на присутствие каких-либо систем управления, тем не менее, я сам видел, что баба-Ага каким-то образом управляла своим… «везделетом», а значит какое-никакое управление должно было быть! Прикрыв глаза, я прочитал заклинание Истинного Зрения и снова огляделся. Палуба по-прежнему была пуста, да и на стенах ничего нового не проявилось… Правда, справа от меня, у самого борта чугунка возникло какое-то странное неясное свечение, словно из-под палубы пробилась слабенькая, едва различимая радуга – полутораметровый, немного изогнутый столб света, подкрашенный чистыми цветами спектра.

Я опустился на одно колено рядом с тем местом, откуда выбивалось это свечение и внимательно осмотрел настил. Ничего необычного там не было. Сосредоточившись, я попытался разобраться, что творится под настилом. Сначала у меня ничего не получилось, и я уже подумал, что в чугунке пусто, но ведь радуга откуда-то пробивалась?! Я постарался полностью отрешиться от окружающего, хотя это было не просто – баба-Ага начала звонко с присвистом похрапывать, а Валодьша вдруг… заныл высоким тенором какую-то заунывную мелодию. Но постепенно все посторонние звуки и даже окружающий меня дневной свет начали постепенно пропадать, растворяться в моей сосредоточенности. Меня словно бы окружил, завернул в кокон плотный, светло-серый туман, отделивший мое сознание, мое восприятие окружающего от… этого самого окружающего.

Постепенно я начал понимать, что под настилом сосредоточено какое-то весьма древнее, невероятно сложное, многоуровневое, чудовищно запутанное – может быть даже специально запутанное, заклинание! Чтобы разобраться в его архитектонике, принципах его работы, его возможностях и выработать приемы воздействия на это чудо высокого Искусства, мне понадобилось бы не меньше трех-четырех суток, да и то я вряд ли постиг бы смысл этого заклинания до конца! Однако, времени у меня не было – мне надо было научиться поднимать, вести и сажать этот самый везделет, и, значит, сосредоточиться следовало именно на этой проблеме!

Однако, это было просто подумать – сосредоточиться на конкретной проблеме! Хитросплетения древнего заклинания постоянно отвлекали, уводили в сторону, подкидывали столь неожиданные варианты возможного воздействия на окружающее пространство, что мне стоило огромного труда работать целенаправленно. Кроме того, следовало быть достаточно осторожным, чтобы не привести в действие какую-либо из ветвей заклинания!

Провозился я довольно долго, пока наконец-то понял, что для рабочего контакта с заклинанием мне необходимо встать… вступить… в пробивающуюся сквозь настил радугу.

Почему-то мне очень не хотелось этого делать!

Я поднялся на ноги и подошел к борту везделета. Бабка продолжала храпеть, причем ее храп стал размеренно-напористым, словно бы предупреждавшим всех окружающих, что будить старушку не следует. Макаронин сидел рядом с умолкнувшим Володьшей, который в отличие от старухи спал как-то неспокойно, вздрагивал и чуть слышно постанывал. Юрик – добрая душа держал в руках какой-то широкий лист и отгонял от лица спящего менестреля мух.

Вздохнув, я вернулся к своему «рабочему месту» постоял несколько секунд, собираясь с духом и… шагнул внутрь переливающегося радугой столба света.

Перед моими глазами проплыла мутная, серо-коричневая пелена, а затем все окружающее стало необыкновенно четким и красочным, словно в Мире наступил некий всеобщий праздник. Мне казалось, что вот-вот зазвучит прекрасная музыка, что каждый листочек, каждая травинка подсвечены каким-то необычайно ярким и в тоже время мягким, изысканным светом. Что небо, промытое весенней грозой, поднялось значительно выше и манит меня в свои распахнутые просторы, и что мне действительно ничего не стоит взмыть туда, к сияющим чисто-голубым светом высотам!! Даже зелень травы на поляне и окружающие поляну деревья вроде бы поторапливали меня начать полет. Я глубоко и радостно вздохнул, запрокинул лицо кверху…

И в этот момент до моих ушей донесся грубый окрик Юркой Макаронины:

– Эй, Сорока, ты там заснул что ли, в этом чугуне?!! Сколько тебя можно ждать?!!

И этот хрипловатый, немузыкальный вопль мгновенно привел меня в чувство. Я вспомнил о своих товарищах, о хозяйке везделета и, вздохнув, вышел из светового столба. Перегнувшись через борт, я крикнул:

– Юрка, давай, тащи сюда Володьшу и бабку, полетим на этом… чугунке!!

Макаронин постоял несколько секунд с раскрытым ртом, переваривая, видимо, мое предложение, а потом задал серьезный вопрос:

– Слушай, ну сколько этого композитора можно таскать на себе?! То я его в дом волочил, то теперь в чугун его надо засовывать, он, почитай, своими ногами и не ходит!! Нанялся я что ли таскать этих… местных жителей?!!

Плюнув в сердцах на траву, Макаронин сгреб продолжавшую храпеть бабку, перекинул ее через плечо и пошагал в сторону везделета. Видимо, старший лейтенант уже знал о наличии скоб на стенке чугуна. Поскольку не спрашивая прошел прямо к нужному месту. Шагнув сразу на третью или четвертую скобу, Макаронин без всякого труда, одной рукой приподнял старушку, и я, подхватив ее за подмышки, перетащил сонное тело на палубу. Макаронин в это время взялся за Володьшу, но тот вдруг открыл глаза и совершенно трезвым голосом поинтересовался:

– Что, уже пора вставать?..

– Да, – как ни в чем не бывало подтвердил Макаронин, – пора вставать и собирать пожитки, чугунок отправляется ровно через три минуты, просят срочно всех подняться на борт!

Володьша вскочил на ноги и дрогнувшим голосом спросил:

– Мы что, вместе с бабой-Агой летим?!

– Нет, это баба-Ага летит с нами! – Авторитетно заявил старший лейтенант.

– Но ведь… это… чугунок-то бабе-Аге принадлежит… – растерянно проговорил менестрель, заглядывая в оловянные макаронинские глаза.

– Нет, – категорически ответил силовик, – данный летательный аппарат реквизирован у гражданки Аги для выполнения особо важного государственного задания!

– Но… это… лететь… – Володьша коряво помахал руками, – …рулить… ну… руководить… чугунком баба-Ага будет?..

– Гражданка Ага в настоящее время с перепоя находится в невменяемом состоянии, – снисходительно пояснил старший лейтенант, – как же она может… э-э-э… рулить чугунком, когда она сама собой рулить не может?..

– А тогда… кто же?.. – Вытаращив глаза, испугано осведомился абориген.

– У нас свои пилоты есть! – Гордо ответил Макаронин и резко прекратил прения. – Давай, собирай пожитки, а то своими разговорами только задерживаешь нас!

Отдав распоряжение, старший лейтенант проследовал на борт летательного… чугунка, да и Володьша не заставил себя ждать. Я встал в световой столб и снова ощутил непередаваемое чувство возможности полета.

Ухватившись пальцами за толстый борт чугуна, я чуть прикрыл глаза и взглянул в небо. Оно звало меня к себе! Я прикоснулся к голубому тону радуги, чуть приласкал его и… полетел!

– Пров Ермилыч, да разве ж бы я стал тебя по пустякам беспокоить?!! Я что ж, не понимаю, кого и от каких дел отрываю?! Когда б он только меня обидел, я б сам с ним рано ль, поздно ль разобрался – всяк человечишка пить захочет, да водички проточной али ключевой, тут-то он мой и будет! Но только я как узнал, что они девку ищут, сразу сообразил, чем это пахнет!!