Явный разлад между вялым, затекшим от сидячего сна телом и бодрым, можно даже сказать, возбужденным состоянием духа я приписал своему яркому, запоминающемуся кошмару, посетившему меня во сне и взбудоражившему мою нервную систему. В любом случае я решил, что душ мне не повредит.

После энергичных водных процедур, во время которых меня удивила здорово отросшая на моей физиономии щетина, я пришел в привычное равновесие, а вспомнив, что сегодня день получения первой части моего ежемесячного жалованья, я даже начал напевать свой любимый мотивчик – арию Полины из «Пиковой дамы».

Отправившись затем на кухню и включив свой быстродействующий чайник, я соорудил себе два шикарных, очень сложных бутерброда, бросил в любимую кружку два пакетика «Липтона», залил крутым кипятком и, ожидая, когда чай заварится, включил телевизор.

С экрана донесся энергичный голос Анны Прохоровой:

– Коротко повторю новости, происшедшие к этому часу в нашей стране сегодня, в субботу, двадцать второго июля…

Я едва не подавился откусанным куском. Уронив на стол руку с початым бутербродом и забыв о необходимости жевать, я тупым взглядом уставился на экран. Прохорова продолжала что-то там освещать, только я не слышал ни слова. В голове колокольным звоном отдавалось: «…в субботу… двадцать второго июля… к этому часу… к этому часу… двадцать второго июля… в субботу». Наконец диктор пропал с экрана, а я медленно перевел взгляд на таймер, встроенный в вытяжку над плитой. Яркие зеленые цифры известили меня, что «…к этому часу…» означает 18 часов 17 минут.

Таким образом, я узнал, что заснул 17 июля где-то в 21.30, а проснулся 22 июля около 18.00.

В груди начал подниматься знакомый тоскливый холодок, а правая рука машинально потянулась к поясу, но вместо знакомой рукояти наткнулась на широкую резинку тренировочных брюк. Это странно знакомое, но совершенно мне не свойственное движение несколько отрезвило меня. Я отхлебнул остывающего чаю и начал собирать остатки самообладания и здравомыслия.

Итак! Во-первых, рассуждал я, не правильно утверждать, что я заснул 17 июля где-то в половине десятого вечера. Я не имею привычки засыпать за столом, тем более читая интересную книгу. Открыв предложенный дедом томик, я, насколько мне помнится, успел прочитать только титульный лист, а затем сразу начался мой странно реальный и в то же время явно бредовый кошмар. Во-вторых, я не могу сказать, что я проснулся – я отнюдь не чувствовал себя только что проснувшимся. Скорее, очнувшимся. Или вернувшимся! Вот, пожалуй, самое верное слово – вернувшимся! Только откуда?

Я все-таки слопал свои бутерброды, а затем побрел к телефону, раздумывая, где могу сейчас поймать Воронина. Поскольку, по утверждению моего телевизора, сегодня суббота, то на работе скорее всего никого уже нет, так что звонить туда бесполезно. Да и что я могу сказать по поводу своего пятидневного отсутствия. Так что у меня оставалась надежда только на Юрку. Воронин Юрик – мой друг детства и единственный человек, с которым я мог поговорить достаточно откровенно, не боясь подначек и насмешливого недоверия. Но в субботу он мог уехать на дачу, где летом жили Светлана, его жена, и трехлетний Данила, Юркин сын и мой большой друг.

Я набрал номер и с облегчением почти сразу же услышал знакомый спокойный голос:

– Слушаю.

– Привет, Юр. Как чудесно, что ты дома. Это я тебя беспокою.

– А, Илюха, привет. Хорошо, что ты уже вернулся. А то мы уже начали волноваться.

– Подожди. Что значит, я уже вернулся? Я что, куда-то уезжал?

В трубке помолчали, как бы оценивая заданные мною вопросы и определяя, не розыгрыш ли это. Затем разговор продолжился:

– Тебе, конечно, лучше знать, уезжал ты куда-то или отсиживался в приятной компании дома. Только во вторник ты позвонил мне домой рано утром и сообщил, что уезжаешь в Нижний дня на три-четыре. Вроде бы у тебя умер кто-то из родственников, и ты едешь на похороны. Я еще спросил, как у тебя на работе, а ты сказал, что договорился с шефом, и тебе дали отпуск. А ты, выходит, ни на какие похороны не ездил?

Теперь уже замолчал я. Получалось, что я не только не помнил, где находился пятеро суток – не считать же местонахождением собственный бред, – но еще и соответствующий отпуск себе выпросил. Хотя во вторник я уже скорее всего был недееспособен. Тогда кто звонил Юрке и мне на работу и выпрашивал для меня отпуск? Дело все больше запутывалось. Тут я снова перенес внимание на телефон, поскольку оттуда спокойно спросили:

– Слушай, ты завтра чем-нибудь серьезным занят? Если нет, давай махнем к моим на дачу. Заодно и поговорим, и приведем тебя в порядок. Ты, похоже, здорово выбит из колеи.

Я всегда знал, что Юрка Воронин никогда не теряет головы и всегда готов прийти на помощь.

– Слушай, это идея. Когда едем?

– Да вот прямо сейчас и едем. Я за тобой заскочу минут через тридцать. Выходи.

И в трубке раздались короткие гудки.

Оставив в покое телефон, я двинулся в спальню переодеваться. Быстро скинул тренировочный, натянул чистую белую футболку и любимые черные джинсы, вытащил из стенного шкафа свою «выездную» сумку и пошвырял в нее еще одну футболку, вызывающе цветастые шорты, полотенце, плавки, зубную щетку с пастой, старую бейсболку и, на всякий случай, недочитанный том Урсулы Ле Гуин. Натягивая кроссовки, я вспомнил, что в шкафу на кухне имеется в наличии бутылка настоящего массандровского кагора, полученная мною недели две назад как маленький сувенир за небольшую творческую услугу от одного из постоянных заказчиков. Кагор должен понравиться Светке, решил я, укладывая бутылку в сумку, а Даниле я что-нибудь прикуплю по дороге.

В прихожей, проверяя собственную готовность к выходу – наличие денег, ключей, носового платка, – я бросил беглый взгляд в зеркало и над собственным плечом увидел отражение знакомого стариковского лица, уставившегося на меня из-под седых кустистых бровей настороженно-требовательным взглядом. Я тут же вспомнил деда, который всучил мне свою книжку и которому я должен был позвонить, как только ее прочитаю. Я мгновенно обернулся, но за моей спиной, конечно же, никого не было, только с висящего на стене старого постера белозубо улыбалась безобразная и неподражаемая Элла Фицджералд. Снова повернувшись к зеркалу, я убедился, что, кроме моей белобрысой персоны, в нем никто не отражается.

«Вот и видения начинаются, – подумал я про себя, – скоро консилиум можно будет собирать». И вместе с мелькнувшей тревогой по поводу собственного психического здоровья я почувствовал укол совести – пять дней прошло, а я даже не начал читать врученную книгу. Дед-то, наверное, уже моего звонка ждет.

Однако сначала необходимо разобраться с собственным выпадением из жизни на пять дней, а затем начнем возвращать долги, решил я и, распахнув входную дверь, шагнул на лестничную площадку.

Спускаясь по лестнице, я встретил свою соседку по площадке, милую, еще не старую женщину – Софью Николаевну, которая почему-то относилась ко мне очень ласково, по-матерински – называла Илюшенькой и сыночком. Увидев мою обремененную сумкой фигуру, она приветливо заулыбалась и спросила:

– Ты что это, Илюшенька, не успел вернуться и опять уезжаешь?

Значит, Софа тоже была в курсе моего неожиданного пятидневного отсутствия, подумалось мне, но я не стал затевать расспросы, времени не было, а ответил в духе принятых между нами взаимоотношений:

– Да вот приехал, а тут друзья пригласили на дачу, развеяться. Решил съездить на денек.

И улыбнувшись несколько смущенно, я быстро проскочил по лестнице вниз, избегая возможных расспросов о своей якобы состоявшейся поездке в Нижний.

Выскочив из парадного на улицу, я сразу увидел синюю Юркину «восьмерку», припаркованную рядом с домом. Юрик приоткрыл мне дверь, и я, закинув сумку на заднее сиденье машины, уселся рядом с ним. Мой старинный друг внимательно меня оглядел, затем как-то неопределенно хмыкнул, и мы тронулись в путь.