– Тогда позвольте вам предложить эту удивительную пару. – И он протянул ножи Даниле. – Они имеют особенность летать только острием вперед, правда, только в том случае, если отправлены в полет достаточно твердой рукой.

Данила взял по ножу в каждую руку и внимательно на них посмотрел, словно оценивая, а затем крутанулся на одной ноге, резко наклонился вперед и взмахнул правой рукой. В полумраке сарая словно сверкнула беззвучная молния, и в следующее мгновение в стену сарая, метрах в пяти от Данилы, с тупым стуком вонзился коротенький клинок.

Старик с удивлением посмотрел на Данилу, а затем отправился к пострадавшей стене, выдернул нож и, вернувшись, протянул его мальчику. Тот молча принял клинок и вложил оба ножа в карманы своего комбинезона, расположенные на бедрах.

Навон еще раз осмотрел нас, вздохнул и произнес:

– Вот вы и готовы. Но почему мне так тревожно... Словно я что-то забыл. – Он помолчал. – Ну что ж, в путь! А перед дорогой я хочу сделать один подарок тебе. – Навон положил свою ладонь на белобрысый затылок Данилы.

– Ты не веришь в то, что человек способен принимать облик животных. В твоем мире этого не было. Ты не веришь и поэтому не можешь этого сделать. Не можешь сделать первый шаг. Может быть, мой подарок поможет тебе сделать этот шаг...

И он протянул Даниле уже знакомый мне маленький серебряный свисток, покачивающийся на витом шелковом шнурочке.

– Когда тебе очень захочется стать каким-нибудь зверьком, свистни в него, возможно, к тебе придет вера и у тебя получится. Только когда тебе действительно очень захочется...

Он надел шнурок Даниле на шею и заправил свисток за ворот его комбинезона.

– Вот теперь все... – И старик двинулся к выходу из сарая. Мы пошли за ним.

Соня сидела там же, где мы ее оставили. Рядом с ней стояла ее мать. Когда мы появились в воротах сарая, Соня вскочила с травы и вместе с Лайтой подошла к нам. Я поклонился и, вспомнив, как нас приветствовали, торжественно произнес:

– Благодарю тебя, двуликая Лайта, и тебя, двуликая Соня, за приют и пищу, которыми вы поделились с нами. Пусть вам сопутствуют счастье и удача, а мы вас всегда будем вспоминать с благодарностью.

Они обе тоже поклонились. Дед стоял рядом и с улыбкой наблюдал за нами, не участвуя в нашем прощании. После взаимных поклонов Соня вдруг бросилась ко мне, и я подхватил ее на руки.

– Илья, ты еще придешь к нам? – жарко зашептала она мне в ухо, щекоча его своим дыханием. – Приходи, я тебе сову покажу. Я теперь совой стану, знаешь, такая большая птица, по ночам все видит...

– Я очень постараюсь, Сонюшка, – прошептал я ей на ухо и опустил ее на землю. Она тут же ухватила Данилу за руку и, оттащив его в сторону, принялась что-то ему настойчиво нашептывать, а тот согласно кивал ей в ответ. Наконец они закончили секретничать и вернулись к нам. Я взял Данилу за руку, Соня отошла к матери и ухватилась за подол ее платья. Деда уже не было рядом с нами, он как-то незаметно исчез. Мы с Данилой немного помолчали, прощаясь с нашими хозяйками одними глазами, а затем повернулись и пошли к воротам. Поворачивая за угол дома, я еще раз оглянулся. Лайта подняла Соню на руки. Они продолжали смотреть нам вслед.

Покинув деревеньку, мы быстро пересекли небольшое поле и углубились в лес. Однако, как только густые ветви деревьев скрыли нас в лесной прохладе, Данила остановился и, словно прислушавшись к чему-то внутри себя, пробормотал:

– Дядя Илюха, давай немного подождем... – и, встав за стволом высоченной сосны, начал наблюдать за дорогой, пересекающей деревню. Я присоединился к нему. Так мы простояли минут пятнадцать, и я уже собирался предложить двигаться дальше, как вдруг за последним домом, скрывавшим поворот дороги, показалось слабое облачко пыли, и через несколько секунд на деревенской улице появилось четверо всадников. Лошади у них были разномастные, да и держались в седлах они недостаточно уверенно, однако все четверо были вооружены пиками или легкими копьями, а у поясов посверкивали эфесами короткие палаши. Одеты они были в одинаковые коричневые камзолы и желтые штаны, заправленные в темные сапоги, и эта своеобразная форма показалась мне странно знакомой. Только я никак не мог припомнить, где я ее встречал.

Передний остановил лошадь и неловко спустился на землю. Потоптавшись, он передал повод остановившемуся рядом всаднику, подошел к воротам крайнего дома и что-то крикнул, но из ворот никто не показался. Он снова что-то прокричал и с тем же результатом, однако на этот раз у своих ворот появился четырехликий Навон и неторопливо подошел к приехавшим. Спешившийся энергично начал что-то говорить старику. Тот внимательно слушал, а затем согласно закивал и показал рукой в сторону другого конца деревни, одновременно что-то объясняя. После очередного вопроса он отрицательно замотал головой, а затем повел расспрашивавшего мужчину к себе во двор.

Данила рядом со мной вдруг судорожно вздохнул. Минут через десять они снова появились на дороге. Навон остался стоять в воротах, а его гость быстро взобрался на свою лошадь, и всадники, пришпоривая лошадей, рванули дальше по дороге. Старик долго смотрел им вслед сквозь облако поднятой пыли, а когда она почти осела, повернулся в сторону леса и замер, приложив ладонь козырьком ко лбу.

– Можно идти, – тихо проговорил Данила, и мы медленно углубились в чащу.

Минут пятнадцать мы шли молча. Утренний лес, полный солнца, птичьего щебета, обычных шорохов и шелеста, настолько был похож на наш подмосковный, что поневоле успокаивал и даже веселил. Если бы не шпага у пояса и не арбалет в сумке, постукивающей по ноге, могло показаться, что мы в пяти-шести десятках шагов от воронинской дачи и сейчас услышим, как Светлана зовет нас обедать. Но мы шагали и шагали, а никакого зова не было слышно. Постепенно мы втянулись в размеренное движение; подлесок почти не препятствовал ему, и тогда я негромко спросил:

– Слушай, Данилка, а откуда ты знал, что к нашим хозяевам заявятся гости?

Данила вполне оправился от вчерашних приключений и вел себя как вполне нормальный восьмилетний мальчишка на лесной прогулке. Другими словами, он передвигался бесшумным «индейским» шагом, прячась за встречавшимися кустами, приседал, пристально всматриваясь в заросли, и поминутно клал руку то на один, то на другой карман, со зловещим видом ощупывая свои великолепные ножи. После моего вопроса он возник справа от меня и, блеснув глазами из-под надвинутого берета, спросил в свою очередь:

– Какие гости?

Было понятно, что ему неинтересно отрываться от своей сложной игры из-за какого-то «взрослого» разговора.

– Я имею в виду тех четверых всадников, которые подъехали после того, как мы ушли.

– А я и не знал, что кто-то приедет. – Он пожал плечами.

– Но ты как только проснулся, сразу заторопился уходить.

– А... Это мне во сне мама сказала, что нам надо уходить как можно раньше...

– Как это – мама сказала? Ну-ка, объясни поподробнее.

Он посмотрел на меня, не понимая, что меня так заинтересовало.

– Да просто мне ночью приснилась мама и сказала, что как только утром мы проснемся, надо будет быстро уходить из Сониного дома, а то плохо будет и нам, и Соньке, и ее родным. Вот я и сказал, что надо уходить пораньше.

– И часто тебе такие сны с советами снятся?

– Почти каждую ночь.

– И что же, тебе каждую ночь снится мама?

– Нет. Иногда Ирина Алексеевна снится, это когда она меня к доске собирается вызвать. Она всегда ночью мне говорит, ну, во сне, что будет у меня спрашивать. Иногда Андрей Федорович, особенно если я тренировку пропустил. Иногда папа, но чаще всего мама снится. Она мне всегда что-нибудь рассказывает. Ну из того, чего еще не было, а только должно произойти. – Он немного помолчал и несколько недовольным тоном прибавил: – Она всегда рассказывает, что мне на день рождения подарят, а потом обижается, когда видит, что я знаю о подарке. Смешная такая...