Через четыре дня девушка вернулась в сопровождении двух мужчин в довольно странной одежде. В тот же вечер все четверо покинули деревню и больше их никто не видел.

Новый, только что созданный Мир расстилался у ног Демиурга. Зеленовато-желтое яркое солнце, плавя в небе легкие серебристые облачка, окрашивало небосвод в интенсивный бирюзовый цвет. Крутой склон высокого холма, уходивший из-под ног Творца, растекался внизу просторной, широкой долиной, покрытой изумрудной травой, щедро припорошенной разноцветьем. Новый Мир еще спал, как спит уставший после своего рождения младенец.

Высокая, закутанная в черное фигура Демиурга с рассыпавшейся по плечам длинной белокуро-серебристой гривой рельефно выделялась на фоне светлого неба. Он был доволен своим созданием – этот Мир ему удался! И, как обычно после тяжелой, кропотливой работы, его мысли текли вяло, неторопливо, умиротворенно.

Конечно, работа Создателя была далека от завершения – предстояло еще населить новый Мир. Но это – самое сложное и самое интересное – Демиург собирался сделать после небольшого отдыха. А пока он только неторопливо перебирал в голове возможные варианты животного мира, всех будущих здешних жильцов от мала до велика и виды мыслящих, которые начнут перекраивать его творение на свой лад. Творец улыбнулся, припоминая самые немыслимые эксперименты, которые проводили созданные его волей мыслящие над подаренными им мирами.

Демиург глубоко вздохнул. Он отлично знал, что создать Мир только из Добра и Света невозможно, что и в его последнее прекрасное создание, лежавшее сейчас перед ним, уже заложены и Зло, и Тьма. Хотя это его не слишком беспокоило – он не собирался бороться с краеугольными законами Бытия, он просто следовал им в своей работе, своем творчестве, своем существовании…

Он знал, что его другая ипостась – злобная и темная, уже знает о появлении нового светлого Мира. Точно так же, как он сам знал о сотворенном на другом конце Вселенной ужасном Мире, погруженном во мрак и холод, несмотря на перепоясывающие его реки и ручьи магмы, кровоточившей из каждой трещины, из каждого разлома. О Мире, лишенном растений и населенном ужасающими, чудовищными тварями. Он знал, что очень скоро его собственное зеркальное отражение явится в этот мир, чтобы найти заложенные в нем зародыши Зла, вынянчить их, выпестовать и взрастить точно так же, как он сам будет поднимать и лелеять те крупинки Добра, которые обязательно должны находиться в Мире, созданном зловещей фантазией его визави.

Это было не в первый раз. И это было не в последний раз. И не ему было менять принятый порядок вещей, установленный Основным Законом природы.

Демиург вздохнул и тряхнул беловолосой головой, отгоняя свои философские рассуждения. Да и вспоминать другую половину Основного Закона он не любил, уж слишком тот был легок на помине.

И словно в подтверждение его мысли рядом с ним раздалось негромкое хихиканье, а затем прозвучал далекий голос:

– Все развлекаешься, брат!…

Демиург невесело улыбнулся:

– Как и ты…

– Ну!… Мой новый Мир потряс даже меня самого!… Я даже не представляю, как ты сможешь отыскать что-либо светлое в его мраке. По-моему, я свел до ничтожной величины возможность возникновения в нем Добра!… – Голос едва было слышно, и все-таки в нем явственно звучали хвастливые нотки.

– Это не первое твое подобное заявление… – спокойно ответил Демиург. – Каждое свое новое творение ты объявляешь свободным от Добра…

– Ха! Какая у тебя отличная память!… И ничего-то ты не забываешь!

Голосок снова похихикал и продолжил:

– Ну, если ты такой ЗЛОпамятный, то вспомни наш недавний спор по поводу двух твоих миров… Помнишь, какую чудесную шутку я с ними сотворил?…

– Это когда тебя чуть было мой дракоша не поджарил… – усмехнувшись, припомнил Демиург.

– Ха-ха-ха… – довольно ненатурально подхихикнул голосок. – Не меня, а Аримана…

– Ну так это ж одно и то же… – слегка пожал плечами Творец.

– Нет, не скажи… – возразил его невидимый собеседник. – Но в общем-то ты правильно припомнил… Так вот, мне только что доложили, что твой последний… спасатель… хи-хи-хи… попался… и обезврежен… Так что можешь считать себя проигравшей стороной!…

– А что, в Мире Срединного моря уже началась Последняя Война?… – Белые брови Демиурга грозно сошлись над переносицей. – Или ты отыскал и уничтожил мою Фугу?… – И его губы искривились в усмешке.

– Да нет еще… – чуть запнувшись, ответил голосок. – Но времени организовать еще одну спасательную экспедицию у тебя все равно уже не осталось. Так что твою Фугу в любом случае уже никто не услышит…

– Ты снова торопишься с выводами, мой нетерпеливый брат, – устало улыбнувшись, ответил Творец. – Ты снова забываешь, что любое событие должно созреть, а любое нарушение равновесия все равно будет выправлено…

– Я уже слышал эти твои проповеди, – перебил его голосок, внезапно сорвавшийся на едва слышный визг. – Только очень скоро ты убедишься, что можно сотворить Мир без Добра и Света, что Война, Убийство могут стать смыслом существования мыслящих… И те два мира, готовые сорваться в Последнюю Войну, станут катализатором таких процессов, о которых ты и подумать не можешь!… а потом, когда о тебе забудут во всех населенных мирах, я стану единственным божеством мыслящих!… И тебе не поможет то, что ты запрятался неизвестно где!… Все твои миры перейдут под мое крыло, и вот тогда я скажу: «Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать!…»

Голосок взвизгнул последний раз и пропал. Демиург скрестил руки на груди и, прикрыв глаза, прошептал:

– Неужели я недостаточно тщательно подготовил приход в Мир Серого Магистра… Или он действительно не может появиться в почти лишенном магии Мире?…

Я брел по бескрайней болотистой равнине, проваливаясь по колено в какую-то совершенно невероятную белоснежную трясину. Брел между торчавших из этой белой трясины полусгнивших деревяшек, напоминающих то ли сломанные кладбищенские кресты, то ли изувеченные стволики невысоких деревьев, то ли куски старых разбитых заборов. И вообще все окружающее меня пространство представляло собой странный сюрреалистический негатив. В ровном светло-сером небе пылало абсолютно черное солнце, и окружающие меня изломанные деревяшки бросали столь же изломанные кипенно-белые тени на неподвижную белоснежную равнину. Но особенно меня поражало то, что поверхность, в которую я при каждом шаге погружался по колено, никак не реагировала на это. Она оставалась абсолютно неподвижной. Словно белое матовое застывшее стекло заглатывало мои ноги, не замечая их.

С трудом переставляя разъезжающиеся на осклизлых кочках ноги, я опирался на длинный, двуручный и при этом совершенно невесомый меч. Вокруг меня царили полная тишина и полная неподвижность, даже болото под ногами не хлюпало. И на всем окружающем меня пространстве не было ни одной сколько-нибудь заметной выпуклости, за исключением цели моего пути. Впереди в нескольких сотнях метров возвышался темный, сливающийся с небом холм, из которого торчал высокий корявый столб, покрытый странными плавными наростами. Именно к этому столбу я стремился, преодолевая немое сопротивление белой равнины.