Черты ее лица были тонкими, но в них не было и намека на какое-то высокородие. Точнее, высокородие было, но оно уходило корнями в такую древность, что вряд ли имело смысл доискиваться начала того рода, который в итоге размножился и заполнил собой если не весь неведомый Каю мир, то уж хотя бы его часть, заключенную под небом Салпы. И главным было то, что сейчас, когда она была спокойна и беззащитна, Каттими нисколько не напоминала ему его мать, что порой приходило в голову, когда она размахивала мечом, или натягивала тетиву лука, или вершила какую-то ворожбу. Но то желание, которое Кай испытывал к спящей теперь девчонке, ничем не напоминало жажду, изматывающую его перед встречей с каждым из двенадцати. Как и ту жажду, которую Кай чувствовал теперь, которая накатывала на него со стороны Парнса. Но обитель мудрецов Текана была еще не слишком близка, и жажду можно было терпеть.
Он осторожно накрыл Каттими одеялом, сел рядом, вытащил из лежавшего тут же пояса нож, сдвинул в сторону с земляного пола веточки и угольки, затем начертил круг. Вспомнил купол зала гвардии во дворце урая Хилана и разделил круг на двенадцать частей. Затем подтянул суму, нащупал заряды, отсчитал одиннадцать и расставил их по долям. В двенадцатую воткнул нож и прошептал:
— Хара.
Двенадцать престолов — двенадцать комочков пепла. Одиннадцать глинок и сломанный меч у Хары. Конечно, если ему передали его тени Тамаша. Двое — Хара и Асва, скорее всего, служат Пустоте. Асва так уж точно, ведь та же Каттими сказала, что если браслет грелся тогда в лесу, когда звучал рог, то оба заклинания сплетены одним и тем же умельцем. Выходит, что Аиш призывал войско против Текана умением Асва.
Кай вытащил из земляного пола нож, положил его. Затем положил один из зарядов. Покопался в сумке и добавил к нему бронзовый браслет. Задумался.
Их было двенадцать. Двенадцать городов, двенадцать кланов, двенадцать имен, двенадцать престолов в его видении.
Эшар. Он снял с ее доли заряд и отложил его в сторону. Почему-то теперь он был уверен, что сиун клана Крови тогда на рыночной площади перед воротами Хилана передал ему именно глинку Эшар. Не так давно, на корабле, когда он смотрел на гладь моря Ватар, Кай почти убедил себя, что произошла ошибка, и он и в самом деле получил три года назад глинку не Эшар, а Туварсы. Жаль, что он не может отличить их, да и что говорить, если сама Сурна не узнала свою глинку. Кто их создавал? Паркуи, Хисса и Эшар. Значит, они уж точно могли отличить. Значит, скорее всего, без сомнений всю эту игру затеял кто-то из них.
Эшар, Паркуи, Хисса. Нет, Хисса не знала. Она знала все или почти все, но это игра не ее. Точно не ее. Главный игрок не выбывает из игры в ее середине.
Эшар и Паркуи. Паркуи и Эшар. Кто-то из них. Или Хара и Асва. Асва и Хара. Двое, которые служат Пустоте. Которые могли служить Пустоте. Но никто из них не изготавливал глинки. Выходит, Паркуи или Эшар? Или оба?
Эшар. Конечно же она жива. И она не вырвалась за пределы Пагубы. Или вырвалась — и вернулась. Впрочем, это было ясно уже в Намеше, когда Паттар признал ее руку. И у Кая нет ее глинки. Нет, хотя и была. Странным образом она оказалась подменена глинкой Сурны. Когда это можно было сделать? Во множество дней с того момента, как она попала к Каю, и до того момента, как Сурна пролила на нее кровь. Но скорее всего, это произошло тогда, когда Кай был беззащитен и беспамятен. И после гибели Паттара. Или после гибели Кессар.
Он зажмурился, вспомнил тот день на хурнайской площади, когда всем казалось, что еще немного — и Пагуба прекратится. Даже небо становилось все бледнее. Впервые за три года вновь была устроена ярмарка на портовой площади. Потом случился этот укол в руку, который он счел случайным. И занозы ведь никакой не было, кожа потом чуть-чуть припухла, но началась жажда. Невыносимая жажда. Он не сразу ее понял, потому что говорил с этим бродяжкой, который передал ему клочок пергамента с запиской от Паттара, написанной, как оказалось, рукой его матери. Но затем жажда все-таки накатила.
Он выпил, наверное, кувшин легкого хурнайского, даже захмелел слегка, а когда над оградой дома Кессар взметнулся фонтан, который вдруг поднял тело старухи, превратился в ледяную руку и размолол ее в пыль, жажда исчезла. Она прошла. Он испытал тогда редкое облегчение, словно лед пробежался по его разгоряченным сосудам. И остался там, внутри его сосудов.
И Кай отправился в Намешу. Перед ним двигались пятеро всадников: Агнис, Неку, Паркуи и, скорее всего, помощники последнего — Хап и Хаппар. Они словно дразнили Кая. Загоняли ему под ногти занозы любопытства. Сначала убили Паттара, излечив Кая от жажды и заставив его испытать ощущение полета, не отрывая ног от земли. Затем убили Киклу. Тут не все прошло гладко. Да, какое-то мгновение Каю казалось, что вместо крови по его сосудам бежит древесный сок, но Кикла набросила на него и какое-то зеленое плетение. Оно тут же исчезло, Кай до сих пор иногда проводит пальцами по груди, пытаясь нащупать диковинную одежонку, но ее словно и не было никогда. Правда, тогда, когда ему пришлось противостоять колдуну, Истарку, точно Истарку, эта одежонка его, кажется, выручила. Но Киклу убили. И это сделали Агнис и Неку. Паркуи и его двое помощников покинули Кету раньше. Зачем? Куда они исчезли? Вернулись в Хилан?
Значит, у Агниса и Неку были глинки Паттара и Киклы. У Неку была еще глинка Агниса и собственная, но Агнис, скорее всего, об этом не знал. Это стало ясно на пароме. Выходит, в этой паре игроком был Неку. Но он убил себя. Значит, он не был главным игроком, хотя и был верным игроком. Паттар, Кикла и Сурна не играли вовсе. И Кессар не играла. И Хисса не играла, хотя и знала больше других. Более того, игрок был уверен, что она поступит так, как она поступила.
Кто главный игрок? Паркуи? Когда была подменена глинка на шее Кая? Если это произошло тогда, когда он лежал без памяти после битвы с тати, тогда она могла быть там же и оставлена. И Паркуи из Кеты направился обратно по тому же пути? И забрал глинку Эшар, зная, что тот, кто оставил ее в условленном месте, повесил на грудь зеленоглазого глинку Сурны. Слишком сложно. И кто это мог сделать?
Васа? И тогда в игру вступает Хара? Бессмыслица? Тогда кто? Каттими? Но у нее не было никакой глинки! Она пришла к охотнику голой!
Кай повернулся к девчонке и подумал, что даже если она и в самом деле подменила глинку и все это время не просто была рядом с Каем, а служила тому же Паркуи, или Эшар, или обоим сразу, это ничего не меняет в его отношении к ней. Разве только вместо долгой дороги распахивает где-то впереди бездонную пропасть.
Остались Паркуи, Эшар, Хара, Асва. Трех глинок нет. У Хары никогда ее не было. Завтра, если утихнет метель, они отправятся в Парнс и разберутся с Асвой. Как-нибудь. И Кай будет присматривать за Каттими. Так, чтобы она не замечала ничего. Хотя она не может быть нанятой тем же Паркуи или Эшар. Слишком долгий путь она прошла рядом с Каем, слишком многое испытала, слишком часто рисковала своей жизнью. Нет, это не работа для наемника. Это настоящая жизнь. Но ведь она и в самом деле ведьма. А если она дочь одного из двенадцати? Или одной? Это бы многое объяснило. Ведь есть же дочь у Хиссы? Двое детей у Сакува? Да и у Эшар, как уже не раз слышал Кай, было немало детей. Главное, чтобы она не оказалась дочерью Эшар. Впрочем, какая разница?
К тому же он забыл о главном, о том круге, в котором проснулся возле развалин Араи. И о той жажде, которая накатила на него стократ по сравнению с уколом на площади Хурная и которая по-настоящему не отпускала его ни на минуту до сего дня. Только утихала. Засыпала на время. Но где была Каттими, когда он шел из Хурная в Намешу?
Нет. Он посмотрел на тонкий профиль девчонки и невесело улыбнулся. Вот ведь незадача, девчонка рядом, никуда от него не отходит, а он сидит посередине занесенного снегом оплота и ломает голову, сам не знает над чем.
Все просто. Остались четверо. Из них двое могут быть игроками. Это Эшар и Паркуи. Хара и Асва служат или служили Пустоте. Если верно, что Пагуба прекратится, когда все двенадцать займут свои места на престолах, тогда нужно отыскать всех четверых, найти три глинки и как-то разобраться с Харой. Ничего себе задачка. А ведь есть еще Тамаш, Истарк, Хартага, Такшан. А Сиват и Ишхамай?
