— Что же это творится? — подскочил к охотнику толстяк. — Уже и белым днем по городу не пройдешься. В кого целили-то?

— В меня, — процедила сквозь зубы все еще бледная Каттими. Сдернула наконец с плеча лук, наложила стрелу, да только цель все никак высмотреть не могла.

— Второй раз, — с тревогой проговорил Кай. — Ночью был первый.

— Значит, будет и третий, — уверенно сказала Каттими.

— Вы о чем? — поднял брови хозяин харчевни.

— Чей это дом? — спросил Кай.

— Да ничей, — пожал плечами толстяк. — Был домом смотрителя, да нет уже у нас смотрителя третий год. А пока стоит пустой. В начале Пагубы не до него было, а потом уж разграбили, стекла в окнах повыбивали, и охранять нечего стало. С той стороны с дюжину переулков, ушел, мерзавец. Да что тут стоять-то? Стражу кликать надо!

Начальник стражи за прошедший год сдал. Или стал меньше ростом, или опустил плечи, ссутулился, но бессилия в лице не появилось, только злости прибавилось. Радости, когда увидел Кая, не выказал, зато удивленно крякнул, оглядев Каттими. И непонятно, то ли точеной фигуркой восхитился, то ли вооружением девчонки.

— Монету прибыл сшибить? — спросил Кая коротко.

— Не скрою, кошелек не полон, — ответил охотник. — Но в Туварсу прибыл не за монетой. Есть дело к вашему колдуну. К лучшему колдуну.

— К Алпе, что ли? — поморщился начальник стражи. — Она такая же колдунья, как я непобедимый воин. По должности — да, а так-то… Была бы толковой колдуньей, давно бы мы уже эту заразу в городе вывели.

— А что же, кроме нее, колдунов нет в городе? — не понял Кай.

— Их вообще нет, — отрезал стражник. — Так, по мелочи промышляют, с дозорами моими в очередь стоят, только не высмотрели пока ничего. Я когда-то беседу имел с матушкой Алпы, та-то получше в колдовском деле смыслила, та так и сказала: нет колдунов в Текане. Точнее, есть, но бессильны они. Потому как все это, — седой ветеран поднял голову, махнул рукой, захватывая красноватый купол, накрывший Туварсу и весь Текан, — все это пламя, огонь, свет. Колдовство это над нами. Не будь этой красноты, сказала она, всякий, что с лучиной идет, источником света был бы. А так-то, чтобы вот это небо пересилить, самому надо ярче солнца быть. Или под стать.

— Не слишком понятно, — заметил Кай.

— Зато верно, — кивнул начальник стражи и, оглянувшись к бегущим от заброшенного дома смотрителя стражникам, зычно выкрикнул: — Ну что там, лентяи?

— Ничего, — донеслось в ответ. — Все пылью покрыто, следов нет никаких. И в переулках с той стороны никто не видел никого. Но по крышам если, никто б и не заметил.

— Вот так всегда, — сплюнул под ноги ветеран. — Следов нет, а мертвые есть. И пропажи есть. И пустые улицы Туварсы по ночам. Возьмешься? Ста золотых, как тут слухи ходят по городу, не обещаю, но десяток будет. Слово. Хотя бы ниточку вытяни, за которую ухватиться можно. Мы уж тут и на приделанных думали, и на мерзость пустотную. Не срастается ничего. К тому же в окрестных деревнях та же история, пусть и не так плотно. За две тысячи человек уже пропало, понимаешь? За две тысячи! Может, и не отборные горожане, а все одно — прореха. Да еще и мертвых за полгода набежало под три сотни. Когда еще такое было?

— Приделанных под Кетой и Ламеном прибавилось, — заметил Кай. — Внешне и не отличишь от обычного человека. Можно и кровь не пускать. Думаю, что собирают они под себя воинов.

— И как же они их выводят из города? — почти зарычал стражник. — Крылья им лепят? Или жабры? Все туварсинские корабли в порту на цепях! Ворота на ночь на цепи замыкаются! Как?

— Обдумать надо, — пожал плечами Кай.

— Вот и обдумай. — Начальник стражи подозвал старшину дозора, сдернул с шеи того медный ярлык с вычеканенным желтым рогом, бросил его Каю. — Держи, парень. К Алпе с этой пластиной тебя без монеты пропустят. Толку не будет, правда, но все равно. А так-то постарайся. Понял?

— Понял, — кивнул Кай.

— И девку свою под стрелы не подставляй больше, — буркнул начальник стражи и развернулся, пошел прочь, вычеканивая по туварсинской брусчатке щегольскими сапогами тяжелый шаг. Нет, сдал начальник стражи за год, определенно сдал.

— А ведь это единственный способ, — вымолвила подошедшая Каттими.

— Ты о чем сейчас? — спросил тот, хотя понял сразу.

— Под стрелы меня подставить, — объяснила Каттими. — Иначе провозимся здесь до весны.

— А я бы задался вопросом, почему целились в тебя, — отрезал Кай.

— Это ясно, — притворно вздохнула девчонка. — Ты ж колдунью ищешь? Вот она и пытается порчу на меня навести. Избавиться от соперницы хочет.

— А серьезнее? — нахмурился Кай.

— Серьезнее? — задумалась Каттими. — Куда уж серьезнее. Отец говорил мне, что умный вор крадет самое ценное. Умный враг бьет в сердце. Выходит, что я — твое сердце.

— Может быть, — неожиданно согласился Кай. — Так что, сердце мое, стучи осторожно и с оглядкой. И чтобы без перебоев.

— Буду стараться, — серьезно ответила Каттими. — В какую сторону прикажешь стучать теперь?

— К колдунье пойдем, — нацепил на шею ярлык Кай. — Когда не знаешь, что делать, делай то, что можешь. Только держись, девка, передо мной. Понятно?

— Ерунду сказал этот начальник стражи, — буркнула, обернувшись через десяток шагов, Каттими. — Может быть, в сравнении с этим самым небом те огонечки, на которые колдуны смахивают, и в самом деле мелочь неразличимая. Но колдовство-то колдовству рознь — которое светит, которое молвит, которое запахом окутывает, которое глаза открывает, которое веки смежит. Если так сравнивать, то и ты, охотник, против серьезной твари пустотной не лихой боец, а удачник. Да и лавина тати затопчет тебя, как ни брыкайся. Однако силы это твоей не умаляет. Ведь так? Или не колдовство твое внутреннее заставило тебя плошкой дубовой меня прикрыть?

— Ты это… — Что-то показалось важным в словах Каттими Каю, только вот что? — Ты иди знай да меньше болтай. Прислушивайся. Уж не знаю, о каком ты колдовстве говоришь, но плошки дубовой у меня в руках больше нет. Только собственная спина…

Странным было это ощущение нависшей опасности. Словно по лесу идешь, но боишься не неведомого зверья, а деревьев. Каждое может выстрелить в сердце острый сук, хлестануть по глазам ветвью, осыпать ядовитыми шишками, подсечь корнями, придавить стволом. Шелест, легкий шелест листвы смертельным кажется. И запах кажется смертельным. Запах… Что там говорила о запахе Каттими? Когда после колдовства над Нахханом выскочил Кай в темноту ночной Туварсы, никаких следов не удалось отыскать, но запах был. Едва уловимый, почти неразличимый, но был. Знакомый, знакомый запах. Где же он чувствовал похожее? В Намеше? В Кете? В Ламене?

— Смотри!

Каттими восхищенно остановилась в устье очередного переулка. Улица напротив, огородившись мраморными перилами, обрывалась в пропасть, и на другой ее стороне вздымал розовые стены на черной скале замок урая клана Рога — клана Сурны. Правее, за изящным изгибом каменного моста, разбивался веером брызг, окутывался туманом водопад Туварсинки.

Кай придержал девчонку за плечо, оглянулся, сделал шаг вперед. Дома вдоль ущелья, в котором скрывалась река, прежде чем через лигу вынести холодные струи в волны моря Ватар, высились на четыре-пять этажей, мраморные колонны всех цветов на каждом были отполированы до блеска, особенно на противоположном берегу, под замковой скалой, но былого великолепия не было. Ни шатров затейников, ни прогуливающихся по набережной разряженных туварсинок, ни разукрашенных лентами и шнурами стражников. Вместо них у перил виднелись редкие нищие.

— Осторожно, — предупредил Кай. — Каждый из этих молодцов может оказаться убийцей.

— Спасибо, что предупредил, — поджата губы Каттими. — Не пожалел еще, что взял меня с собой? Который дом Алпы? Что за стена на этой стороне ближе к водопаду?

— Сколько вопросов… — Кай огляделся, опасность по-прежнему была где-то рядом, хотя слегка отдалилась, выжидала. — Что взял — не пожалел пока, но могу и пожалеть, а не хотелось бы. Дом Алпы как раз напротив моста. Из розового мрамора. А стена отделяет бедные кварталы. Они здесь расположены вдоль под обрывом. Считай, что полосой в четверть лиги тянутся только улочки бедноты, хотя беднота Туварсы относительна. Кое-кто из здешних бедняков в той же Гиене или Намеше считался бы зажиточным горожанином. Тем более что за этой же стеной, поближе к собственным цехам, живут и мастера шелка, и винодельцы, и горшечники, и резчики по мрамору.