Квен рывком повернулся к Данкую, но тот только удивленно поднял брови. Если и сверкнула ехидная усмешка в глубине его глаз, то мимолетно, не поймаешь. Да и что ему злиться? Мелиту и в самом деле нечего ревновать Квена к собственной жене, ведь настоящего лекаря воевода еще не нашел. Да и поможет ли ему лекарь? И не поздно ли уже? Да и надо ли? И от Тарпа пока нет никаких известий. А ведь и в самом деле ему не хотелось уезжать. Даже просто увидеть Тупи, вдохнуть ее запах, когда она проходит по галерее и говорит что-то вроде: «Как наши дела, дорогой Квен?», или «Ты уже закончил с приемом, дорогой Квен?», или «Как мне поступить вот в этом случае, дорогой Квен?», — было уже немало. Но везти этого мерзкого нового смотрителя Паша в Хурнай придется все-таки ему.
— Что там, в Хурнае? — поинтересовался Квен. — Кто участвует в ловушке? Кто принимает решения?
— Решение уже принято, — пожал плечами Данкуй. — Убить. Убивать сразу, как только окажется на расстоянии удара или выстрела. Лучше, если удара. Чтобы наверняка. А ловушка выходит знатная. Даже без наших ловчих, у которых, кстати, все еще нет старшины. Но ведь мы возьмем с собой хотя бы полсотни? А так… насколько я знаю, там уже больше месяца ошивается твой любимец Эпп? Кроме него там же Заманкур из клана Смерти.
— Последний из троих, — заметил Квен.
— Лучший из троих, — поправил его Данкуй. — Там же и Суппариджа, где-то недалеко от города Хантежиджа, уже этих двух ловчих Пустоты достаточно, чтобы развязать досадливый узелок. Кроме того, на щедрую награду уже купились, как мне стало известно, воры Хурная.
— Я все забываю, что, в отличие от Хилана, в Хурнае есть воры, — усмехнулся Квен.
— Воры есть везде, — не согласился Данкуй. — Но они как сорняк, цветут лучше там, где ярче солнце.
— И где их не пропалывают, — не согласился Квен.
— Прополем, — пообещал Данкуй, — лишь бы они помогли с Киром. Но и это еще не все. Старшина тайной службы клана Кессар, Ашу, насколько мне известно, один из лучших среди всех тайных служб кланов Текана.
— Он пригрел вещи Куранта! — отрезал Квен.
— Может быть, в силу собственной мудрости? — прищурился Данкуй.
— Вот на месте и узнаем, — стиснул зубы Квен. — Отбываем завтра. Надеюсь, что этого нового смотрителя Паша будет рвать всю дорогу.
— Что ж. — Данкуй рассмеялся, склонил голову. — Тогда самое время отправиться восвояси, собрать мешок.
Квен никогда не любил старого смотрителя. Впрочем, не такой он уж был и старый, младше самого Квена уж точно. Смотрителем Тепу стал сразу после смерти предыдущего смотрителя, и вроде бы примерно таким же образом, правда, десять лет назад Квен воспринял известие о том, что некий голос назначил убогого толстяка новым смотрителем Хилана и всего Текана, с долей иронии, но теперь он имел возможность убедиться в этом лично. Но все дело было в том, что на этом похожесть всех смотрителей, которых Квен успел рассмотреть вблизи, не заканчивалась. Конечно, они ни единой чертой не напоминали друг друга, исключая разве что полный набор конечностей, а также двух глаз, рта, носа и двух ушей на голове у каждого, тем более что так странно убитый после Харкиса смотритель был длинным и худым типом со впалыми щеками, Тепу — скользким и болтливым толстяком, а нынешний — Паш — сутулой невзрачностью среднего роста, но общая черта имелась у всех. По ощущениям Квена, когда-то старшины проездной башни Хилана, потом ловчего, потом старшины ловчих, теперь — воеводы, все известные ему смотрители были омерзительными людьми. Теперь, когда у него имелось время кое-что обдумать и возможность оглянуться назад, он был в этом почти уверен.
Помнится, еще подростком он бегал со сверстниками подглядывать за длинным и худым смотрителем, который отсидел на своем месте едва ли не полвека. Говорили, что смотритель забирается в Храм Пустоты, садится в его центре и ждет, когда сама Пустота вложит в его голову приказы и распоряжения относительно того, чем пугать благочестивых теканцев и кого из них отправить на дробилку в ближайшую неделю. В хиланском Храме Пустоты кроме низкой двери имелись еще и крохотные округлые оконца под самой крышей числом в двенадцать. Ровно столько, сколько было и зубцов на верхушке Храма. Квен и трое его сверстников подобрались к Храму с его тыльной стороны, с некоторым трудом забросили на зубцы четыре прочные веревки и, когда соглядатай дал знак, что смотритель отправился в Храм, резво вскарабкались по стене до окошек, надеясь приобщиться к зловещим тайнам проклятых балахонников. Тайн они никаких не увидели. Через несколько минут сверстники Квена соскользнули вниз, он же, пользуясь тем, что был с малолетства крепким пареньком, упорно продолжал висеть. Смотритель сидел посередине пустого зала лицом к двери и ничего не делал, разве только почесывался время от времени и, как казалось Квену, ковырялся в носу. Так прошло не менее получаса. Квен уже и сам собирался соскользнуть вниз, когда смотритель встал, потянулся, отошел чуть в сторону, прямо там, внутри Храма Пустоты, облегчился и пошел прочь.
Квен сполз вниз по веревке с таким лицом, будто смотритель помочился на него, но приятелям ничего не сказал, просто всякий раз испытывал тошноту, когда видел худого старика, особенно потом, когда уже стал старшиной ловчих. У смотрителя была втянутая в плечи голова, и, если бы не худое тело, он был бы похож на черепаху. Квен был уверен, что при желании смотритель может втянуть ее до уровня глаз, но даже в таком втянутом состоянии он умудрялся вертеть ею во все стороны, разве только не поворачивая вовсе назад. И когда бедолаг, объявленных колдунами, дробили на площади у Храма, эта голова продолжала вращаться, выискивая в толпе недоброжелательные взгляды и запоминая недостаточно почтительные лица.
Второй смотритель, которого знал Квен, был именно Тепу. По слухам, балахонная стезя настигла его прямо у чана, в котором он замешивал тесто. Квен не знал, какой выпечкой был славен слободской хлебопек Тепу, но то, что он перестал быть хлебопеком, на взгляд воеводы, было единственной пользой, которую получил Хилан от появления нового смотрителя. Тепу оказался болтливым, потным и трусливым, хотя и не лишенным ума. Ум у Тепу был гибкий, что выражалось в его умении объяснить необъяснимое и оправдать даже то, что оправдания не требовало. Однажды Квен специально пришел к Храму, чтобы посмотреть, как поведет себя новый смотритель при очередной расправе, тем более что дробить собирались вовсе молодого паренька, вся вина которого состояла в попытке неумелой ворожбы, должной спасти от болезни его престарелую мать. Перед пареньком как раз раздробили мать, теперь вертели к помосту и его, успевшего потерять разум, а Тепу стоял рядом, хихикал и ел. Запускал короткие толстые пальцы в тарелку с паренным с фруктами зерном и горстями запихивал кашу в рот. Так в голове Квена и перемешались та каша и летящие с помоста брызги крови.
Третий смотритель, которого предстояло увидеть Квену, был Паш. На дробилку он пока никого не отправил, да и подручных у него все еще не было. После той ночи в смотрительном доме храмовников вовсе не осталось в Хилане, верно, собрались все вместе, чтобы полюбоваться на обнаженную пленницу, и попали под месть вольных. Кажется, в тридцати домах Хилана устраивали тризну по невинно убитым. И это было так же верно, как и то, что во многих домах не только клана Паркуи и соответствующих луззи, но и во всем Текане нашлось немало людей, что восприняли известие о бойне в смотрительном доме с немалой радостью. Впрочем, остаться без подручных новому смотрителю не грозило, желающих облачиться в черные балахоны всегда хватало. Кому-то хотелось легких денег, которые храмовники умудрялись вытрясать с каждой жертвы, кому-то казалось, что, став храмовником, он-то уж точно не попадет в дробилку сам, а кто-то упивался мучениями жертв. Квен уже знал, что несколько человек сидят у запертого смотрительного дома день и ночь, и надеялся, что они простудят на камнях спины, потому как сидеть им там придется до возвращения Паша из Хурная. Так вот, этот самый Паш был омерзительнее всех прочих смотрителей.
