— Что это? — повернулся Бродус к окаменевшему Негосу, не в силах выпрямить задрожавшие ноги.

— Покрывало мрака, — услышал Дан прерывающийся голос Баюла и сам погрузился во тьму.

Боль заполняла все. Она клубилась пульсирующей теснотой в висках, вспыхивала в затылке, растекалась огненными потоками вдоль лба, переносицы, скул. В какие-то мгновения Дану казалось, что он не только чувствует ее, но даже слышит, и ему хотелось только одного: чтобы боль не менялась, не перетекала с места на место, не взрывалась и не рассеивалась, иначе он так и не сможет привыкнуть, не сможет переносить ее.

— Дан, — донесся знакомый голос.

Дрожащие пальцы коснулись висков, и боль отступила.

Мальчишка открыл глаза и похолодел. Рядом сидел Баюл, в двух шагах ничком лежал еще кто-то, а за ним и справа, и слева, и за спиной вздымались на два человеческих роста земляные стены.

— Решетка, — испуганно пробормотал Дан, щурясь от струящегося сверху света, опустил взгляд и тут же ухватился за пояс. Меча не было.

— Согласен, у наших тюремщиков нет совести! — с сожалением причмокнул Баюл. — Нет бы оставить мечи, вырубить ступени в стенах. Ладно хоть пальцы не сковали! Хотя что толку? Колдовать в этой яме — все равно что кричать под горным обвалом. Только и хватает силы на ворожбу с прикосновениями. Хорошо, хоть не били, но вниз бросали не глядя. Впрочем, это все догадки. Я сам недавно в себя пришел. Здорово приложился, синяк в полтела! Да и голова, как и у тебя, трещит. Что ж, такова плата за способность видеть и чувствовать больше, чем обыкновенный элбан.

— Что случилось? — вскочил на ноги мальчишка.

— Мы в плену, — пожал плечами Баюл.

— Как — в плену? — с ужасом прошептал Дан. — Что случилось на холме? Последнее, что я слышал, это твои слова о покрывале мрака!

— Колдовство ари! — махнул рукой Баюл. — Высшее колдовство ари. Сон, морок, растворение жизненной воли. Я сам мало что помню, разве только Бродуса, который стоял на ногах до последнего, пытался противостоять магической атаке, да пса. На Аенора колдовство не подействовало или подействовало не так, как на нас. По-моему, он просто убежал с холма, не ошибусь, если даже завилял хвостом.

— Но где, где все остальные? — вскричал Дан. — Надо выбираться отсюда! И кто это? Мне незнакома его одежда!

— Выбираться? — медленно повернул голову Баюл, взглянул на лежащее ничком тело, вздохнул. — Сами мы отсюда не выберемся. Судя по моим ощущениям, хотя после этого казуса я не был бы столь уверен в своих способностях, мы находимся в центре лагеря нари. И твоя… и моя головная боль — это не только отметина покрывала мрака, это и нынешняя магия. Черная магия. Она разлита тут как вода. Как трясина. Радуйся хотя бы тому, что трясина эта не для нас, иначе засосала бы уже давно с головой.

— Значит, Хейграста засосала? — пролепетал Дан.

— Не знаю! — дрожащим голосом отрезал банги. — Вот вытащат нас из ямы, сами все увидим. Ох, боюсь я, парень, того, что мы увидим… Ничего я не знаю: ни зачем нас здесь держат, ни кто держит, ни где наши друзья, ни даже жив ли хоть один из них, но боюсь! Еле говорю от ужаса, зубы так и норовят язык прикусить. Я пока еще не видел ни одного из наших охранников, но чувство такое, словно там наверху бродят живые мертвецы! Одно скажу, если тебе представится выбор: совершить подвиг или сохранить себе жизнь, оставь мысли о геройстве для более подходящего случая!

— Кто это? — хрипло повторил Дан, показывая на соседа по яме.

— Только не удивляйся. — Баюл подошел к телу и перевернул его.

Дан пригляделся и едва поверил своим глазам. Несчастный, силы которого, судя по всему, давно уже оставили, показался знакомым!

— Латс?! Не может быть!

— Почему же? — нахмурился Баюл. — Если серые и нари что-то не поделили, Латсу здесь самое место. Я по крайней мере его видел именно в серых доспехах. Если же серые и нари остаются союзниками, тем более Латс заслуживал наказания. Или ты не видел, как он разил стражников Индаинской крепости?

— Подожди. — Дан подошел ближе, поморщился от неприятного запаха, пригляделся к разодранной, пропитанной кровью и нечистотами одежде, к покрытому синяками и ссадинами лицу, к опухшим кистям рук, к измочаленным кончикам пальцев. — Он жив?

— Жив, — кивнул Баюл. — Но чувствует себя ужасно. К собственному счастью, он в беспамятстве. Поверь мне, парень, если нас ожидает подобная судьба, я тоже предпочел бы находиться в беспамятстве. Я даже согласился бы вернуться в темницу Мукки.

— Ты можешь привести его в чувство? — попросил Дан.

— Ты с ума сошел! — воскликнул банги, — А превратить его в ядовитую змею не попросишь?

— Приведи его в чувство, — твердо повторил Дан.

— Хорошо, — буркнул Баюл, но, прежде чем коснуться висков Латса, недовольно добавил: — Но имей в виду, что без моей пики ответственность за последствия твоих необдуманных поступков я нести отказываюсь!

— Ты видел, как он сражался? — опустился на колени Дан. — Думаю, что и пика против него тебе бы не помогла.

— Теперь он сам первый кандидат для похода в царство Унгра! — Баюл недовольно дернул головой и принялся постукивать пальцами по голове Латса. Через мгновение истерзанное тело задрожало, словно пробудившаяся жизнь влилась в него и побежала по венам, сухожилиям к изуродованным рукам и безвольным ногам. Под запекшимися веками шевельнулись глазные яблоки, разомкнулись губы — и донеслось чуть слышное:

— Пить.

Баюл вздохнул, ускорил движения — и вот уже шевельнулся кадык, словно Латс жадно пил, лицо несчастного разгладилось и глаза открылись.

— Прости мне Эл этот обман, — прошептал банги, резво отпрыгивая в сторону, но Латс не упал. Он удержался на локтях, не вставая, согнул ноги, оттолкнулся и оперся спиной о земляную стену.

— Вот так встреча, — прошептал негромко.

Дан промолчал. Он все еще видел боль, что туманом вставала в глазах их недавнего врага, но сквозь нее проступала сила и воля.

— А вы что здесь забыли? — с трудом шевеля губами, повернулся Латс к банги. — Где кузнец? Неужели в одной из соседних ям? Да, с вами еще был пес. Где он?

— Может быть, тоже в одной из соседних ям? — предположил Дан.

— Да? — поднял брови Латс, затем рассмеялся, хрипло захохотал, пока смех не превратился в мучительный кашель. — Тогда всё. Ваш поход завершен.

— Что — всё? — не понял Дан.

— Всё, — хрипло повторил Латс и с сожалением поцокал языком, рассматривая изуродованные пальцы. — Вот ведь негодяи! Знаете, что самое страшное в пытках?

— Боль? — предположил Дан.

— Нет, — поморщился Латс. — Боль страшна, но к ней можно привыкнуть, маг или настоящий воин может просто забыть о ней. Страшнее всего вот это… — помахал он раздробленными пальцами. — Когда тебя калечат и ты понимаешь, что это навсегда. Когда уродуют твое тело…

— Какая разница для смертника, если он способен привыкнуть к боли? — недовольно пробурчал Баюл.

— Действительно, — Латс опустил руки, — смертнику все равно… Одно непонятно, отчего сегодня нет пыток… Неужели отмучился? Пса они захватили, а камень? Камня у вас нет… или есть? А Бродус… жив или уже нет? Он с вами сейчас? Был с вами?…

Латс с гримасой боли соединил ладони, закрыл глаза, плотно сжал губы, отчего в уголке рта немедленно вспенилась кровь, наконец изможденно выдохнул:

— Все-таки был камень. Значит, нашли и отдали. Кому? Неужели лесной ведьме?!

Дан, которому на мгновение показалось, что кто-то провел ладонью по его лбу, удивленно вздохнул.

— А ты изменился, парень, — с трудом прошептал Латс. — Бурлит в тебе что-то. Откуда росточек? Кто бросил семечко? Неужели она? Хозяйка Вечного леса? Ведь вы же к ней отплыли из Азры? Вот уж не думал, что это ей подвластно… Или все-таки отыскался старый маг-белу? Впрочем, кто, кроме него, мог отдать тебе камень, малыш…

— Кто бы ни бросил! — вмешался Баюл. — Семечко! Росточек!.. Я вижу, ты знаком с магией, довольно ловко получаешь ответы на вопросы, неужели здешние колдуны не могли вытрясти из тебя нужные сведения без пыток?