Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Страшный? — просипел он вполголоса, — Зато живой. Ничего, Алатель взойдет, я опять позеленею. Не волнуйся. Лукус уже все рассказал об Эйд-Мере. Обсуждать не будем. Лучше помогите мне сесть на коня.

Дан оглянулся. Мешки были уже на лошадях. Аенор лежал подняв голову и удовлетворенно посматривал на вздрагивающих от ужаса животных.

— Учись, Дан, как покидать Лингер, не оставляя следов, — прошептал Хейграст, когда друзья с трудом подняли его в седло.

Нари сжал поводья, хмыкнул и обессиленно повалился на шею лошади.

— Как я теперь понимаю Саша! — покачал он головой.

— С ним была магия, — бросил Лукус.

— А со мной зверский аппетит, — попытался улыбнуться нари.

— Поднимаются! — озабоченно скатился с косогора Баюл. — Уходить надо!

— Дан, следуй за мной. Баюл, замыкаешь. Следи, чтобы наш командир не вывалился из седла. Вперед! — Белу тронул коня.

«Как тут уйдешь? — мелькнула в голове Дана мысль. — Вблизи ни холма, ни впадины, не считая оврага, да и там каменная колючка высотой в три локтя до ближних пастбищ. А дальше к югу так вообще солончаковые болота начинаются. Только по дороге и пройдешь…»

— Быстрее, — поторопил друзей белу. — За мной, по ложу ручья. Через заросли колючки пойдем.

— Лукус! — придержал коня Дан. — Она шипами одежду рвет, кожу с мясом до кости сдирает. Стебель не всякая сталь рубит! Эта колючка как пружина встает, даже если бревно по ней катить!

— Быстрее, парень! — прошипел Лукус. — Спорить потом будем! А сейчас прикажу, в огонь полезешь!

Словно услышав столь грозное напутствие, Аенор решительно обогнал белу, пробил грудью темную стену зарослей и, хлюпая лапами по расползающемуся в корнях ручью, исчез.

Лукус еще раз обжег Дана взглядом и направил коня за псом. Дан глубоко вздохнул и тоже поехал вперед. Сзади всхрапывали лошади Хейграста и Баюла. Мальчишка потерянно оглянулся. Колючка, беззвучно раздвигаемая лошадьми, с сухим шелестом смыкалась позади. Однажды Дан видел, как в подобные заросли собаки загнали матерого кабана. Шкура лохмотьями повисла у него на боках уже через дюжину шагов. Но разве то была колючка? Так, колена едва достигала. Собаки лаяли у кромки опасного бурьяна, а кабан истошно визжал, истекая кровью. Когда зверь наконец свалился, Труку пришлось рубить ореховые кусты и накрывать ими страшную траву, чтобы добраться до туши. Теперь же ни царапины не появлялось на шкурах лошадей. Да и по сапогам колючка била верхушками стеблей, не цепляясь за кожу.

Белу оглянулся на Дана, на овраг, постепенно разбегающийся в стороны низкими склонами, на светлеющее на западе небо и начал погонять коня.

— Быстрее! — крикнул он через плечо.

Заросли колючки становились все шире. Лингеровские дети вполголоса рассказывали друг другу страшные рассказы, как равнинные разбойники, поймав и ограбив ночного путника, берут его за руки и за ноги и забрасывают в заросли. Нет страшнее смерти.

— Стой! — крикнул Лукус, спрыгивая с коня на узкой проплешине солончака. Пес уже сидел на серой корке, довольно облизывая морду. Один за другим из зарослей показались Хейграст и Баюл. Нари лежал на шее лошади, но на вопросительный взгляд белу только успокаивающе шевельнул рукой.

— Алатель поднимается над горизонтом, — кивнул Лукус на запад. — А теперь смотри на колючку, парень. Что меня всегда больше всего удивляло в людях, так это способность не замечать очевидного!

Дан пригляделся к стеблям и замер. Слегка наклоняясь в сторону поднимающегося светила, колючка раскрывала веера смертельных шипов, до этого момента скрученные в безобидные спиральки.

— Так она опасна только днем?! — поразился мальчишка.

— Да, — кивнул Лукус и обернулся на вдруг донесшийся с севера истошный вой. — Похоже, что архи этого тоже не знали. Все-таки вышли на наш след. Эх, травка спасительная — манела, что запах перебивает, здесь не растет! Но теперь уже они нас не возьмут. Баюл, доставай наши запасы, нужно перекусить. Потом пойдем дальше.

— Как? — не понял Дан.

— Вот так! — Белу топнул по солончаку, подняв облачко ядовитой пыли. — Тут целая долина подобной травки. Ширина ее примерно три-четыре ли. Но солончаков предостаточно. По ним и пойдем. А где подрубить придется, буду окончательно добивать свой порченый меч. Через полдюжины ли начнутся солончаковые болота.

— Разве они проходимые? — удивился мальчишка.

— Проходимые, — кивнул Лукус — И не только по дороге. Кое-где даже пробегаемые и проезжаемые. А кое-где только проползаемые.

— Слушай белу, Дан, — посоветовал шепотом Хейграст, сползая с лошади. — Он эти места лучше тебя знает. Брось-ка, парень, одеяло на землю. Вытянуться хочу.

— Хуже не стало? — насторожился Лукус.

— Нет, — мотнул головой нари. — Ничего не болит. Рука ноет, но я знаю эту боль. Заживает она. Другое я понял. Старики себя так чувствуют. Жизнь еще продолжается, а сил на нее уже нет.

— Но ты-то не старик! — воскликнул Лукус.

— Важное замечание! — поднял палец Хейграст и попытался улыбнуться. — Баюл! Мы будем есть или нет?

На четвертый день утомительного пути, когда за спиной остались и долгие солончаковые болота, и куски сухой степи, и заросшие сочной травой долины узких и мелких речек, отряд вошел под сень южного леса, который, по словам Лукуса, полосой в две-три дюжины ли простирался по берегу океана или, как его называли свары, Ангского моря. Заросли тянулись вдоль Индаса до Индаинской крепости и дальше до начала внутреннего, Айранского моря. Только анги да ари рисковали уходить в океанские дали. Айранское море заканчивалось в полуварме ли от Индаинской крепости, омывая волнами узкий каменный мыс с фундаментом обвалившегося маяка и смешиваясь с океанскими волнами, которые у Индаинской крепости уже владели и водными просторами, и побережьем. Правда, за Индасом в их власти были лишь простирающиеся вдоль мертвых пляжей солончаковые степи, которые довольно скоро превращались в безжизненную пустыню вплоть до черных, обрывающихся ступенями застывшей лавы в соленые волны отрогов Горячего хребта. За ними следовали вармы ли утесов и ущелий, и купец, рискнувший отправиться в долгое путешествие вдоль берегов Эл-Айрана, только миновав их, мог пристать к безжизненным южным песчаным пляжам Адии. Затем берег уходил на север. К Бонглу, Таррии, Плежским горам и Слиммиту.

Раскидистые деревья с большими листьями словно старались раздвинуть соседей. Они не тянулись вверх, а захватывали простор, выбрасывая во все стороны сучья, наращивая толщину стволов, застя друг другу свет. Даже их корни расползались по влажной, почти лишенной лучей Алателя почве как застывшие змеи. Ни травинки не уживалось на слое опавших листьев. Лукус сказал, что Алатель близится к закату, но мальчишке казалось, что светило подобралось к горизонту в тот миг, когда они только нырнули под сень удивительного леса, и теперь ждет положенного времени, чтобы упасть вниз по мановению незримого мага. Дан оглядывался по сторонам, следил за Хейграстом, который подтянулся, но все еще продолжал бороться со слабостью, за псом, почти совсем забывшим о ранах и весело нарезавшим круги вокруг вздрагивающих лошадок, и думал о пустых дорогах, которые им приходилось пересекать, скрываясь от случайных столкновений с любыми элбанами, о сожженных деревнях, попадавшихся тут и там. Равнина Уйкеас обращалась в безжизненную пустыню. Из головы не выходил последний разговор у костра. Тогда спор длился долго, даже Хейграст, который старался есть и спать при первой возможности, не мог сомкнуть глаз, но более всех запомнились слова Баюла.

— Не будет никогда всеобщего мира и благоденствия для Эл-Айрана, — заявил банги. — Элбаны изначально подвержены злу и добру в смеси и того и другого. Боги оставили эту землю, чтобы дать возможность элбанам самим разобраться друг с другом. Что ж, давайте оглянемся и вспомним хотя бы один год, когда ни один народ не нападал на другой. Не было такого! Вот Хейграст говорит, что есть народы, которые изначально нацелены на воровство и убийство. Например, кьерды. А в древних книгах банги сказано, что, когда льды освобождали Эл-Лиа, именно этот народ натерпелся более других от своих соседей. Именно тогда предки кьердов поняли, что даже самая высокая стена не спасет от нападающих. И они сами стали нападающими. И выжили. И это осталось в их крови. Теперь страдают уже их соседи. Пройдут годы — и кьерды либо будут уничтожены, либо, замкнутые в своих землях, окруженные заставами и крепостями, изменятся. А может быть, и растворятся среди других народов, с которыми найдут общий язык! Но уже другие народы займут место кьердов и будут претендовать на чужие земли и богатства. Это неистребимо! Всякий народ как чаша. Когда-нибудь она переполняется. И если из нее не отпивать понемногу, хлынет через край.

528
{"b":"856505","o":1}