— Был, конечно.
— И как там?
— Как в Польше, — ответил Доннерман загадочной фразой.
— Не понял?
— В Польше, у кого больше, тот и пан. Что тут понимать? — пояснил он шуткой юмора, демонстрируя крепкие зубы.
— Ну а если серьезно, — настаивал я на дележке информацией.
— Серьезно…
Борис почесал затылок, затем огладил его.
— Если парой слов, то в Московском протекторате голимые девяностые, разве что такого оголтелого бандитизма нет, зато есть ментовской беспредел, а под Русской армией — социализм, как при НЭПе.[416] Мелкому частнику еще дают подышать, а крупное — все у государства. Но рынок у них там, не распределение пайковое.
— Дела… Твою же мать. А нормальных мест тут что? Совсем нет? Девяностых я уже нахлебался до рвоты, и социализм также никаких приятных ассоциаций не вызывает.
Просто огорошил он меня.
— Почему нет? В Евросоюзе народ неплохо устроился, когда ТУТ про свою толерастию[417] и прочий мультикультурализм[418] забыл. Вспомнил, как самим работать надо. В Американских Штатах безопасно настолько, что даже оружие не только под запретом ношения, как здесь, гражданам даже строго воспрещено держать его и дома, все обязаны сдавать его на хранение в специальные арсеналы. Не бесплатно, разумеется. У пиндосов же свободно, значит — бесплатно. Фри, одним словом. Выдают там оружие только на выезд. Негров там полно, а вот велфера[419] нет совсем. Все вкалывают, чтобы пожрать. Там за хулиганку срок начинается от двадцати лет, не говоря уже о чем-то серьезнее. В Конфедерации так просто рай для белого человека, причем желательно протестанта. Католики с южных штатов тут с французами живут. В Техасе — фронтир и постоянные стычки с бандами латинос,[420] а рулят там сумасшедшие проповедники: горцы, мормоны и прочие сектанты. Видал таких по телевизору?
Я поддакнул, подтверждая.
— И живьем тоже случалось наблюдать эти пляски с микрофоном по сцене. Правда, под хороший спиричуалс,[421] что примиряло.
Борис отпил глоток кофе и продолжил:
— Но везде, Жора, тут капитализм, с более или менее человеческим лицом. Я имею в виду земли на север от Залива. Вот англы со скоттами[422] и айришами[423] на своих островах пьют по-черному, со скуки. Наверное, оттого, что у них тут республики, — Борис усмехнулся. — А вот у валлийцев на континенте наоборот — княжество. В Бразилии вроде неплохо и весело, хотя и привычно бедно. Про Китай умолчу, ты туда не поедешь. А за Китаем на север — Сербия. Страна новая, как там живут — никто не знает пока, кроме того, что к русским относятся хорошо. Это север. А вот южнее Залива все намного хуже. Дикость, варварство, антисанитария, феодализм, государственный бандитизм, помноженный на бандитизм клановый. Официальное рабство. Там только Чечня, то бишь — Ичкерийский имамат, размером со все русские земли, вместе взятые. А главное в том, что все якобы ТАМ уничтоженные федералами амиры ТУТ живут, цветут и пахнут. И хорошо себя чувствуют. Даже те, кто ТАМ официально сдох на зоне, мотая пожизненный срок. Вот такие пироги с котятами. Головы своей я тебе, Жора, не приставлю. Сам думай, куда тебе податься.
— Борь, у меня положение — вроде как об стену убиться, — я вынул сигарету и закурил. — Понимаешь, программа-минимум: доставить в русский анклав дюжину сопливых девчат, что висят на моей шее и ответственности. Только потом — свободен. А это — другой конец континента. Чуйка в копчик бьет, что варианты возможны очень плохие. А я один их всех не обороню. Меня просто не хватит на все стороны. Да и не Рембо я ни разу, а матросик с Северного флота, которым и был-то целых пятнадцать лет назад.
— А так по жизни ты кем был ТАМ? — поинтересовался сержант.
— Политтехнолог я. Кандидат политических наук. Доктор философии, если по-местному.
— Да, парень, ты попал. — Доннерман это слово характерно так растянул, видно, что в удовольствие. — Конкретно попал. Тут тебе не там. Работы по специальности для тебя нигде нет. Тут к своим — и то еще добраться надо. А бывает такое, что на этих дорогах и вооруженные конвои с бронетехникой пропадают. Дам один бесплатный совет: выбирай конвой, который охраняет либо Русская армия, либо конфедераты. Еще ни разу не было, чтобы они свой конвой бросили.
— А остальные?
— Бывали разные варианты, — съехал сержант с темы, — но с русскими и конфедератами ты можешь быть спокоен хотя бы за то, что сначала умрут они, и только потом ты.
— Получается, что в плен тут вообще не берут? И выкупа не требуют?
Невеселая информация, скажем так, мягко.
— Выкуп поначалу требовали, да только получали свинцом. Нынче же все бандиты знают, что выкупа не будет. Никогда. Только и без этого плен у бандитов — хуже смерти, потому как людей они ловят специально для продажи в рабство на юг Залива или наркобаронам в дельту Амазонки. Последнее — самое плохое. Больше года в том климате редко кто протягивает. Гитлеровские лагеря Второй мировой по сравнению с ними — пионерский лагерь «Артек».[424]
Внезапно захотелось выпить. Водки. И срочно.
— Ты, Боря, как знаешь, а мне после всего, что ты тут наговорил, стопарик водочки точно требуется. Для равновесия. Поддерживаешь?
— Разве что по песярику.
Позвали официантку, заказали триста грамм водки и закуски соленой и сочной, что есть.
— Так это все твои проблемы? — Борис вперил в меня твердый взгляд.
— Главная, — ответил я, не уворачиваясь от его гляделок.
— А побочные? — Доннерман все хотел меня переглядеть.
— Из побочных одну я уже решил, а вторая — в том, что кроме двоих, никто из одиннадцати девчат стрелять не умеет. Надо научить. Причем научить быстро, за несколько дней. Пока нам автобус в аппарат для Кэмэл-трофи переделывают.
— И для этого нужен я, — догадался сержант.
— Так точно, — ответил ему по-военному. Просто само вырвалось.
— Ты сам-то кто по воинскому званию? — заинтересовался Доннерман, зацепившись за последнюю мою фразу.
— Старшина второй статьи. По сухопутному — младший сержант.
— И что, сам не сможешь их научить с «калашом» обращаться? Не поверю, — подпустил Борис ехидцы.
— Понимаешь, Боря, тут какое дело… Я для них, по жизни — Жора-пиарщик. Лицо гражданской национальности. Сугубо. И в этой области я непререкаемый для них авторитет. А вот с военкой…
Развел руками и после паузы продолжил:
— Да и отношения у нас не те, чтобы мне их как духов гонять. А гонять надо, иначе ничего не получится. Тут нужен зубробизон: армейский, зримый, незнакомый, в форме, чтобы из инструктора перла моща и давила любые попытки сопротивления на корню. Я за это готов заплатить.
— Сколько? — тут же спросил сержант, ни на каплю не поведшись на мою лесть.
— Я местных расценок не знаю, — слукавил, конечно, но мне нужно было его согласие, а не торг за пару экю, — называй свою цену.
— Ну-у-у… — поискал Борис искомую цену на потолке. — Стольник в день, за десять часов занятий, плюс обед за счет заказчика, — и упер взгляд мне в переносицу.
Есть! Вау! Согласился! Хотя цену, собака, утроил. Ребятки со стрельбища просили по сороковнику в день максимум.
— Согласен, — тут же ответил ему.
— Что за контингент? — по-деловому спросил Доннерман.
Я глубоко вздохнул и ответил, боясь сорвать вроде уже заключенную сделку:
— Фотомодели.
— Кто?! — Доннерман от неожиданности поперхнулся.
— Конечно, мляди. Фотомодели — реклама, промоушен, эскорт.
